Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут Страница 59

Яков в подавленном состоянии вернулся ко двору, где Карл, встревоженный физической опасностью, которой подверг себя наследник престола, запретил ему участвовать в очередном морском сражении. На его место был поставлен граф Сэнвдич. Он-то и возглавил в августе 1665 года столь бесславно закончившийся поход против голландского торгового флота, стоявшего на якоре в нейтральном порту Берген. Перспективы казались блестящими, ведь речь шла о судах, трюмы которых были забиты товарами из Смирны и Индии, но дело было не только в деньгах. Англичане заручились поддержкой датчан; война между Голландией и Данией могла закрыть Балтику для датской торговли, покрыв тем самым ущерб, который нанесла бы гибель флота с грузом специй. Однако этот хитроумный план рухнул, когда английский флот, приблизившись к Бергену, был встречен мощным огнем с берега. После трехчасовой перестрелки англичане вынуждены были отойти, и голландцы с триумфом вернулись домой.

Позор при Бергене оказался не только ударом по национальной гордости. Флот под командованием Сэндвича был снаряжен еще хуже, чем обычно, и это со всей очевидностью отразила обрушившаяся на страну стихийная катастрофа — эпидемия чумы. На флоте хронически не хватало еды, свежей воды, пива и одежды, так как поставщики либо перемерли, либо бежали из Лондона в страхе перед чумой. Упорно поговаривали (хотя чего в этих слухах было больше — правды или суеверия, сказать трудно), будто беда пришла из Леванта с голландскими товарами. С большей определенностью можно утверждать, что началась бубонная чума, источником ее стали крысы, а разносчиками вши и передавалась она капельным путем. Инфекция распространялась с устрашающей скоростью. В мае 1665 года было зарегистрировано 43 случая смерти, а в июне уже 600. В знойном июле люди умирали уже тысячами, а пика эпидемия достигла в сентябре, когда жертвами ее стали 30 тысяч человек. Голая статистика не дает представления о повседневном ужасе, царившем в домах людей.

Король со свитой удалился сначала в Солсбери, а затем в Оксфорд (где развратное поведение придворных шокировало и городских жителей, и профессуру, и студентов); меж тем несчастные лондонцы вынуждены были жить и умирать в полном кошмаре. Подходящих лечебных центров не было, приходилось изолировать людей в домах. А поскольку среди зараженных были в основном бедняки, жившие в страшной тесноте, болезнь одного означала верную смерть пяти-шести семей. Масштабы эпидемии были таковы, что не оставалось времени и возможности убирать трупы, их складывали штабелями в специально отрытые мелкие рвы, и сюда на нежданный пир стаями слеталось воронье.

Власти выпускали всяческие инструкции, надеясь победить эпидемию мерами предосторожности. Так, были строго запрещены публичные сходки, а если они все же состоятся, предписывалось «использовать переносные печи… и сжигать дезинфицируюыще средства сразу по использовании». Равным образом запрещалось выводить на улицы домашних животных, а количество публичных мест было сокращено до «самого необходимого минимума». В городе устраивали импровизированные прибежища для зараженных в виде сараев и хижин. По средам и пятницам предписывалось только поститься и молиться. Наконец, был объявлен сбор средств в пользу бедных, проживающих «в зараженных местах». Быть может, такие меры и давали некоторый эффект, однако же масштабы инфекции требовали иных действий. В каждый приход назначался специальный инспектор, в задачи которого входило выявление зараженных домов; главы семейств обязаны были сообщать ему о появлении любых примет — опухолей, пятен, — свидетельствующих о том, что в доме завелась чума. Такие дома закрывали, на дверях вывешивали красный крест в фут высотой, и часовые охраняли его день и ночь, не позволяя никому ни войти, ни выйти. Пищу и необходимые вещи доставляли констебли, а когда смерть настигала обреченных, трупы вывозили и захоранивали ночью, в отсутствие кого бы то ни было, включая родственников. Опустевшие дома закрывали на месячный карантин.

Люди реагировали на беду по-разному: от смирения до богохульства, от героизма до самых низменных проявлений эгоизма. Дома, на окнах которых было начертано «О Господи, спаси нас и помилуй», соседствовали с домами, где день и ночь пьянствовали и предавались пороку. Так называемые «чумные медсестры» безжалостно обирали мертвых и умирающих; подлинное страдание порою перемешивалось с черным юмором. Рассказывали, что как-то на смертные дроги уложили допившегося до бессознательного состояния волынщика. В конце концов он проснулся и машинально дунул в трубу. Среди трупов зазвучала слабая музыка, а волынщика «утащил к себе дьявол». Президент Королевского общества медиков оставил столицу, йо врачи, не облеченные столь высоким званием, трудились не покладая рук и проявляли истинное мужество; иное дело, что у них практически не было медикаментов и рекомендации сводились к использованию соляного раствора для разного рода примочек. В кругу преуспевающих аристократов тоже находились люди, поведение которых являло собою образец нравственности. В то время как множество богачей бежали из Лондона, негоциант, истовый пуританин, сэр Эдмунд Берри Годфри с места не тронулся. В черном парике и шляпе, перевязанной золотой лентой, он чуть ли не ежедневно посещал массовые похороны и отдавал много сил борьбе с мародерами. Заслуги этого замечательного человека, сутулого, с удлиненным лицом, на ниве общественного служения были столь велики и неоспоримы, что снискали ему любовь и признание в самых широких массах людей, а Карл, когда мор кончился, наградил его блюдом из чистого золота весом в 800 унций.

К осени чума отступила, зато с приближением нового, 1666 года началась новая, и весьма тяжелая, фаза войны с голландцами. Теперь инициаторами боевых действий выступали голландцы, ибо де Витт понял, что его правление в немалой степени зависит как раз от умелого руководства вооруженными силами в борьбе с Англией. Собрав в кулак всю свою незаурядную энергию и личное мужество, он решил лично принять командование всем флотом. В его подчинении находился самый способный из голландских морских офицеров, адмирал Мишель де Рютьер. Смелый план де Витта заключался не только в том, чтобы дать англичанам бой в открытом море; главным было сделать следующий шаг, а именно: потопить в устье Темзы сторожевые корабли противника, тем самым практически перекрыв доступ в лондонский порт. Первая попытка, предпринятая в октябре 1665 года, оказалась неудачной потому, что английский флот находился в столь жалком состоянии, что даже не отважился выйти в открытое море, чтобы схватиться с противником. Корабли стояли на якорях, и разочарованным голландцам пришлось возвратиться домой не солоно хлебавши.

Последующие кровавые события англо-голландского противостояния были отчасти спровоцированы общим состоянием дел в Европе. После смерти испанского короля Филиппа IV борьба между Англией и Голландией стала делом европейской политики, в ней оказались затронуты интересы Людовика XIV. К тому времени король Франции уже подписал договор с Голландией, и теперь, в надежде заполучить немалую часть Испанских Нидерландов, рассматривал де Витта как исключительно важного союзника. Поражение голландцев у Лауэстофта показало, что флот их далеко не так уж хорош, и Людовика чрезвычайно беспокоила перспектива замены де Витта кем-нибудь из Оранского дома, в результате чего страна могла превратиться просто в английский протекторат. Поддержка де Витта стала, таким образом, одним из приоритетов французской внешней политики, и Людовику, хотя и с большой неохотой, пришлось вступить в войну на море; правда, при этом он строго предупредил своих адмиралов, что главное — сохранить французский флот, который только еще набирал силу.