Битва за космос - Том Вулф Страница 59

Гленн и остальные ребята теперь могли лишь наблюдать, как Эл Шепард поднимается над ними и становится национальным героем уровня Линдберга. [11]Именно так это выглядело. Покончив с техническими отчетами, Шепард направился прямиком в Вашингтон. На следующий день к нему присоединились и шестеро неудачников. Они стояли и смотрели, как президент Кеннеди вручает Элу Почетную медаль Конгресса на церемонии в Розовом саду Белого дома. Затем они последовали за Шепардом, когда тот уселся на заднее сиденье открытого лимузина и поехал по авеню Конституции, приветствуя собравшуюся толпу. Десятки тысяч людей пришли посмотреть на кортеж, хотя на его подготовку было отведено лишь двадцать четыре часа. И все они что-то восторженно выкрикивали и плакали, преисполненные благоговения и благодарности. Процессии потребовалось полчаса, чтобы проехать одну милю от Белого дома до Капитолия. Порою казалось, что Эл бесчувственный, словно робот на батарейках. Но не сейчас – сейчас он действительно был искренне тронут. Люди обожали его. Он был… на балконе папы римского… Целых полчаса…

На следующий день муниципалитет устроил Элу торжественный проезд по Бродвею. Герой сидел на заднем сиденье лимузина, а его осыпали серпантином и конфетти как на театральной премьере. Родной городок Эла – Дерри, который был лишь немногим крупнее деревни, – тоже устроил для знаменитого земляка парад: собралась самая большая толпа за всю историю штата Нью-Гемпшир. Части сухопутных войск, флота, морской пехоты, авиации и национальной гвардии со всей Новой Англии маршировали по главной улице, а в небе летчики на реактивных истребителях демонстрировали фигуры высшего пилотажа. Политики опасались, что Дерри переименуют в Спейстаун, [12]прежде чем они предложат это сами. В городе Дирфилд, штат Иллинойс, в честь Эла назвали новую школу. А потом он стал получать тонны поздравительных открыток по почте. «Поздравляем Алана Шепарда, нашего первого соотечественника в космосе!» – текст был заранее напечатан на открытках вместе с адресом H АСА. Так что всем желающим надо было лишь подписать открытку и бросить ее в почтовый ящик. Полиграфические компании просто помешались на таких открытках. Эл стал самым настоящим героем.

По сравнению с орбитальным полетом Гагарина прыжок Шепарда на Бермудские острова, всего лишь с пятью минутами невесомости, был не очень большим достижением. Но это не имело значения. Полет преподносился как драма, первая драма поединка в истории Америки. Шепард был лишь неудачником, который забрался на верхушку американской ракеты – а наши ракеты всегда взрываются – и бросил вызов всемогущему советскому «Интегралу». А то, что весь ход полета транслировался по телевидению и трансляция началась за добрых два часа до запуска, лишь усиливало напряжение. А затем Эл прошел через все это. Он позволил им запалить свечу. Он не колебался. Не паниковал. Он держался отменно. Такой же великолепный сорвиголова, не хуже Линдберга, и даже лучше: Шепард сделал это ради всей страны. У это парня была… нужная вещь. Никто не произносил этих слов, но каждый ощущал исходящие от Эла лучи ауры – первобытной физической силы, безрассудной храбрости и мужской чести.

Даже Шорти Пауэрс стал знаменитым. «Голос "Меркурия"» – так его теперь называли, а еще – «восьмым астронавтом». Пауэрс был подполковником авиации, в прошлом пилотом-бомбардировщиком. На протяжении всего полета Шепарда он выходил в эфир из Центра управления полетом на Мысе: «Говорит Центр управления „Меркурия"» – после чего сообщал, как идут дела у астронавта, с бесстрастностью настоящего боевого пилота; людям это нравилось. После приводнения капсулы Шорти Пауэрс передавал, что Шепард все время повторяет: «А-о'кей». На самом деле это была выдумка Пауэрса: он знал, что инженеры НАСА говорят так во время испытаний радиоустройств, потому что звук «а» передается в эфир лучше, чем «о». Тем не менее это «а-о'кей» стало символом победы Шепарда над всеми помехами и символом хладнокровия астронавта, а на Шорти Пауэрса смотрели как на медиума, который осуществлял связь между обыкновенными людьми и звездными путешественниками – обладателями нужной вещи.

Резко возрос и статус Боба Гилрута. После целого года скорби и печали Гилрут наконец-то удостоился чести проехать в одном из лимузинов триумфального кортежа Шепарда по Вашингтону. Рядом с ним сидел Джеймс Уэбб, и они вместе глядели на тысячи улыбающихся, кричащих, машущих руками и щелкающих фотоаппаратами людей.

– Если бы ничего не получилось, – признался Уэбб, – тебе оторвали бы голову.

Теперь Гилрут, «Меркурий» и НАСА – все одновременно – стали символом американского технологического прогресса. (Наши парни больше ничего не портят, а наши ракеты не взрываются.)

Ну а что президент США? Разумеется, его отношение к НАСА изменилось. И Уэбб понимал почему. Три недели назад, после полета Гагарина, Кеннеди был страшно напуган. Он был убежден, что весь мир теперь судит о Соединенных Штатах и его правлении по космической гонке с Советами. Он бормотал:

– Эх, если бы кто-нибудь только сказал мне, как их догнать. Давайте найдем кого-нибудь – кого угодно… Сейчас нет ничего важнее.

Это «догнать» стало манией. Наконец Драйден объяснил президенту, что бесполезно пытаться догнать могущественный «Интеграл» в чем-либо связанном с орбитальными полетами. Оставалась единственная возможность – начать программу подготовки к запуску человека на Луну в течение ближайших десяти лет. Это потребует усилий, сопоставимых разве что с подготовкой проекта «Манхэттен» во время Второй мировой войны, и обойдется приблизительно в двадцать-сорок миллиардов долларов. Кеннеди эта цифра привела в ужас. Но меньше чем через неделю произошло позорное поражение на Кубе, и теперь его концепция «новой границы» выглядела скорее как отступление на всех фронтах. Успешный полет Шепарда стал первой новостью, которая порадовала Кеннеди с тех пор. Впервые он проявил некоторое доверие к НАСА. А горячий прием, оказанный общественностью Шепарду как безрассудному смельчаку, патриоту, бросившему вызов в небесах Советам, воодушевил президента.