Тайны Третьего Рейха. Культура на службе вермахта - Олег Пленков Страница 58

Граф Лендорф, врач, переживший штурм Кенигсберга советскими войсками, писал: «Как вообще можно назвать то, что мы здесь переживаем? Только ли месть это или природная дикость? Откуда явились эти типы, поведение которых не имеет ничего общего с человеческим обликом? Это не имеет ничего общего с Россией, это люди без Бога, это гримаса человечества. Иначе это не повергло бы меня в тягостное чувство стыда, как будто это моя собственная вина».

Как объяснить антигуманизм поведения советских солдат, не соответствовавший высоким гуманным целям войны против «коричневой чумы»? Такое поведение многих советских военнослужащих определялось ненавистью и жаждой мести, которую они испытывали к немцам в целом. Тем более что ненависть и желание отомстить были узаконены «политически», советская пропаганда также твердила о мести: когда советские войска вступили на территорию Германии, Илья Эренбург объявил, что час расплаты настал. Еще 13 августа 1942 г. в газете «Красная звезда» появилась статья Эренбурга «Убей немца», в которой были такие строки: «Мы скажем утром “убей немца” и ночью “убей немца”. Немцы заслонили от нас жизнь. Мы хотим жить. И мы должны убить немцев…

Мы их перебьем, это всякий понимает. Но нужно их перебить скорее, не то они разорят всю Россию, замучают еще миллионы людей…» Эти увещевания не прошли бесследно, и когда Красная армия пришла в Германию, время мести настало… В Германии часто можно было увидеть плакат с надписью «Солдат Красной армии, ты находишься теперь на немецкой земле; час расплаты настал». Приказ Жукова при вступлении 1-го Белорусского фронта на территорию Германии гласил: «Горе земле убийц. Мы будем страшно мстить за все». Командование 3-м Белорусским фронтом обратилось к солдатам: «Товарищи! Мы достигли границ Восточной Пруссии и сейчас вступаем на ту землю, которая уродила фашистских монстров, разрушавших наши дома, убивавших наших сыновей и дочерей, наших братьев и сестер, наших жен и матерей. Самые закоренелые из этих разбойников и нацистов являются выходцами из Восточной Пруссии. Уже много лет они держат власть в Германии, ведя ее по пути внешней агрессии и геноцида по отношению к другим народам».

Помимо натравливания бойцов со стороны руководства, важно еще одно обстоятельство — родственники многих советских солдат пострадали от нацистов. Насколько нацистская оккупация коснулась судьбы каждого советского солдата, говорят, например, данные опроса, проведенного в частях 2-го гвардейского танкового корпуса. Из 5848 опрошенных солдат родственники были убиты у 4447, 1169 было искалечено и 908 угнано в Германию. Немцы сожгли 2430 деревень, поселков и городов, где проживали до войны бойцы этого танкового корпуса. Другой пример — Харьков: когда немецкая 6-я армия в октябре 1941 г. взяла Харьков, население города составляло 700 тыс. человек. 15 месяцев спустя половина населения города исчезла: 120 тыс. было угнано в Германию, 80 тыс. умерло от голода, 30 тыс. было расстреляно. В Киеве от довоенного населения осталась пятая часть.

Интересна реакция иностранца на обстоятельства, связанные со страданиями нашего народа в войну. Однажды, уже в начале 1945 г., недалеко от Берлина колонна британских военнопленных догнала колонну советских военнопленных, которые были одеты совсем не по-зимнему и даже без обуви. Их ноги были обернуты какими-то тряпками. Роберт Ки, один из пленных англичан, вспоминал: «Изможденные бледные лица резко контрастировали с черными бородами. Только глаза выдавали в них наличие чего-то человеческого. Эти глаза посылали отчаянный призыв о помощи». Британцы стали рыться в карманах и бросать советским военнопленным разные предметы: мыло, сигареты. Одна из пачек упала слишком далеко. Русский пленный вышел из колонны, чтобы подобрать ее, но тотчас подбежал охранник из фольксштурма и стал бить его прикладом. Среди британцев раздался гул возмущения, чего охранник совершенно не ожидал. Он прекратил избиение и в недоумении уставился на колонну англичан. Жестокость в обращении с советскими военнопленными стала настолько привычной, что любой ропот возмущения казался ему немыслимым. Немецкий солдат стал угрожать англичанам винтовкой, но ропот среди них не смолкал. В конце концов, порядок был установлен. «Бог мой, — сказал один из товарищей Ки, — я заранее прощаю русским все, что они сделают с этой страной, когда придут сюда. Абсолютно все».

Огромное значение имело и ожесточение боев: с января по май 1945 г. Красная армия потеряла в Германии более миллиона солдат, из которых 250 тыс. было убито. Три недели боев за Берлин стоили советским войскам 80 тыс. жизней. Эти жуткие потери ожесточали солдат, они теряли ориентиры в оценке стоимости человеческой жизни, боли и страданий — их было слишком много для того, чтобы это смог вместить человеческий рассудок.

Ирландский историк Джеффри Роберт отмечал, что хотя советские солдаты совершили много жестокостей, но в их действиях не было организованной системы, которая характеризовала поведение немцев в России. Одной из типичных форм мести советских солдат стало изнасилование немецких женщин. Масштабы насилия были таковы, что до конца 1945 г. женщинам в Германии бесплатно делали аборты, если они заявляли, что забеременели после изнасилования.

Изнасилование, как подчеркивала в своем классическом труде 1975 г. «Against Our Will» («Против нашей воли») Сюзанна Браунмиллер, является частью обычаев войны. Красная армия не была одинока — французское командование дало понять марокканским частям, действовавшим в Италии, что женщины — это законная добыча победителей. Это отношение к жительницам завоеванных стран описано в романе Альберто Моравиа «Чочара». Именно по причине причастности победителей к массовым насилиям во время Нюрнбергского трибунала вопрос наказания за насилия не поднимался. Сотни тысяч изнасилований, совершенных в Германии, свидетельствуют о феномене совершенно иного рода, нежели проявление старых обычаев войны — по всей видимости, они были наиболее общей формой мести солдат Красной армии. Причем особенно были распространены коллективные изнасилования, что особенно пагубно отражалось на психологическом состоянии жертв. Советский драматург Захар Аграненко, воевавший в Восточной Пруссии в составе подразделения морской пехоты, писал в дневнике, что советские солдаты не верили, будто немецкие женщины станут, добровольно вступать с ними в индивидуальные интимные контакты. Поэтому красноармейцы насиловали их коллективно — на одну женщину по девять, десять, двенадцать человек. Теме сексуального насилия на Нюрнбергском процессе было уделено не слишком много внимания. Дело в том, что нацистские расовые теории и законы запрещали вступать в сексуальные отношения с представителями «низших рас», и благодаря дисциплине, царившей в германской армии, эти запреты, как правило, соблюдались.

Тем не менее нельзя сказать, что немцы были объявлены «людьми вне закона». Если бы это было так, то Красная армия могла дойти до анархии и неуправляемости, что было недопустимо: война продолжалась. Поэтому время от времени раздавались сдерживающие голоса. Так, газета «Красное знамя» писала в феврале 1945 г.: «“Око — за око, зуб — за зуб”, — говорили наши деды. Конечно, мы понимаем эту формулу совсем не так прямолинейно… Нельзя представить себе дело таким образом, что если, скажем, фашистские двуногие звери публично насиловали женщин или занимались мародерством, то и мы в отместку должны делать то же самое. Наша месть не слепа, наш гнев не безрассуден». Более того, в апреле 1945 г. в «Правде» появилась статья, осуждавшая Эренбурга за пропаганду ненависти к немцам; в статье призывалось делать различие между немцами и Гитлером. Чуть позже были растиражированы слова Сталина «гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ и немецкое государство остаются». Тем не менее изнасилования продолжались, хотя и в меньших масштабах, вплоть до конца 40-х гг. Особым источником гнева красноармейцев был относительно высокий уровень жизни немцев — уровень, который сохранялся и во время войны.