Кортес - Кристиан Дюверже Страница 58

Кортес выдвинул версию, что Гарай умер от огорчения, лишившись всего своего состояния в злосчастной панукской экспедиции. ^[173] Но Лопесу де Гомаре удалось выведать у двух лекарей, чьи имена он приводит, что Гарай умер от колик в боку, другими словами, от плеврита, спровоцированного переохлаждением во время полуночной рождественской мессы. ^[174] Но развязанная против него обвинительная кампания вряд ли могла поколебать позиции Кортеса. Гараю перевалило за шестьдесят, здоровье было подорвано, и смерть его могла наступить вполне естественным образом. Кроме того, Кортес располагал официальной королевской грамотой, отклонявшей все притязания Гарая. У Эрнана просто не было причин устранять губернатора Ямайки, который не представлял для его дела никакой угрозы, ни военной, ни политической. С этой стороны Кортес мог ничего не опасаться.

Зато известно, что в том же 1524 году на Эрнана наседали королевские чиновники, совавшие свои носы в счета конкистадора, и у него был вполне существенный повод для беспокойства. В необычном для него тоне Кортес пишет в своем Четвертом рапорте о деньгах, вернее о золоте. Губернатор Новой Испании не соглашался с расчетами контролеров и обвинял их в занижении понесенных им затрат на «умиротворение» края. Кортес выступал также против вмешательства уполномоченных короля в вопросы политического управления Новой Испании. Конфликт не нов: Кортес вложил все свое состояние в боевые операции, развитие и восстановление завоеванных территорий, а чиновники думали только о том, как вывезти побольше золота в Испанию и наполнить пустую королевскую казну. Не исключено, что напряженность могла перерасти в настоящий кризис.

Кортес мог быть также удручен пожаром в ангарах Закатулы. Этот порт на тихоокеанском побережье был избран отправным пунктом исследовательских экспедиций в Южном море. Два года Кортес намеревался построить там несколько кораблей и заранее накапливал запасы парусины, канатов, пакли и смолы, а также якоря, которые доставили на своих спинах шестьсот индейцев-тарасков. Но в одну ночь все пошло прахом. Кроме якорей, конечно. ^[175] Этот инцидент был для Кортеса тем болезненнее, что пожар оказался умышленным и был вызван ревностью королевских чиновников к его политике исследования Тихого океана. Но могли ли все эти неприятности обескуражить человека, которым в течение десяти лет двигало страстное желание покорить Мексику?

В четвертой реляции, составленной в начале мая 1524 года для Карла V, нет и намека на намерение Кортеса отойти от власти. Да и сам рапорт не был послан немедленно: Кортес выжидал, пока накопится достаточно золота, чтобы дар королю соответствовал положению, которое он хотел занимать. Надо ли искать в «особом письме», написанном Кортесом незадолго до похода на Лас-Гибуэрас, причины, объясняющие отъезд, выглядевший как побег? В его обращении к Карлу V нет и тени пессимизма, напротив, тон послания самый что ни на есть боевой. «Решения, принимаемые издалека, добра не принесут, ибо им недостает понимания особенностей этой земли», – вызывающе пишет Кортес. ^[176] Чуть позже, объяснив королю, что не намерен исполнять его указаний, Кортес добавляет: «Я делал то, что считал благом для Вашего Величества, и поступить иначе, значило бы допустить опустошения; я призываю Ваше Величество подумать об этом и сообщить мне Ваше решение». ^[177]

Могла ли такая убежденность скрывать за собой пораженческие настроения? Воистину это исключено. И с этой абсолютной уверенностью в собственной правоте Кортес приводит свои аргументы, выступая против указаний Карла V. С хладнокровием, от которого перехватило бы дыхание не у одного придворного, Кортес не допустил свободного перемещения испанцев среди индейцев, чтобы защитить последних. Он не выполнил требования запретить репартимьентос в том виде, в каком он их устроил, поскольку, по его словам, они защищали свободу индейцев, позволяя при этом энкомендерос выжить. Он воспротивился вассальной подати, которую хотел установить король в свою пользу, посчитав ее невыносимым бременем для индейцев. Верный своей концепции передачи земли только тем, кто на ней живет, Кортес категорически отказался уступить желанию короля получить в собственность частные владения в Новой Испании. «Я не считаю себя вправе придать ни единого крестьянина Вашему Величеству, – писал он с апломбом, – ни для услужения Вам, ни для выплаты Вам ренты; и так все принадлежит Вам», – объяснил он с присущей ему иронией. ^[178]

Кортес не стесняется подчеркивать нелогичность требований короля: тот хочет получить земельную собственность и при этом сохранить свободу индейцев, что означает оплату их труда как вольных работников. И он задает вопрос королю: а готов ли тот взять на себя эти расходы? В ответ на обвинение в самовольном назначении бургомистров и городских советников без проведения выборов он осмеливается преподать королю урок права и политической науки. Или монархия, или демократия. Смешение этих двух принципов невозможно. «Вы желаете ограничить мою власть, – пишет он испанскому государю, – но губернатор, каковым я являюсь, представляет вашу королевскую персону и ваши законы; права и свободы, которые вы хотите жаловать городам, не преминут подорвать вашу королевскую верховную власть, и вы не получите от этого никакой выгоды». ^[179] Наконец, Кортес очень откровенно выступает против власти золота и финансовых притязаний королевских чиновников, которые пытаются вмешиваться в управление Новой Испанией в погоне за большими барышами.

Это письмо, датированное Кортесом 15 октября 1524 года, написано накануне его отъезда в Лас-Гибуэрас. Надо признать, что оно не проливает свет на причины его демарша. Впрочем, его можно посчитать лебединой песней Кортеса. Конкистадор давал последний бой, понимая, что проиграл и будет повержен. Письмо явилось его политическим завещанием и было обращено скорее к Истории, нежели королю, чье отношение к индейцам не вызывало никаких иллюзий. На то, что донесение от 15 октября следует рассматривать как вызов Карлу V, помимо прочего, указывает и любопытный дар, его сопровождавший. Как всегда, вместе с рапортом Кортес послал королю его законную пятую часть добычи, добавив от себя несколько предметов искусства, которые должны были заменить похищенные французскими корсарами. Но на этот раз он отправил своему государю весьма необычный подарок – пушку, целиком отлитую из серебра. На кулеврине, весившей более тонны, Кортес приказал выгравировать рельефное изображение птицы Феникса, которое сопровождало посвящение: