Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров Страница 56

Да и в нынешней Москве, если разобраться, славянофильство явно не ко двору. От пресловутого панславизма тут давно излечились. Равно как и от общеславянской солидарности. Вместе с тем нельзя не признать, что известная близорукость и авантюризм Николая Генриховича сыграли дурную шутку и с ним, и со всей российской дипломатией. «Русский посол в Белграде Гартвиг непрерывно раздувал пламя вражды к Вене, а русский генеральный штаб вливал активность в своих коллег на берегах Дуная», — отмечал видный советский военный стратег Б. М. Шапошников ^[232]. Почти те же мысли двигали в двадцатые годы пером весьма осведомленного Марко, автора загребского журнала «Нова Европа»:

У Гартвига постоянно присутствовала идея-фикс, противная русским традициям, — идея о том, что Россия рано или поздно должна скрестить оружие с Австро-Венгрией — и он как посланник в Белграде с первых дней начал вести политику на свой лад ^[233]. Директивам из Петрограда (правильно: Петербурга. — И. М.) подчинялся только на словах: каждое приказание Сазонова, которое расходилось с его концепциями, умело саботировал под предлогом того, что тому противится сербское правительство или Двор. Такая самостоятельная политика была бы заранее обречена на неуспех, если бы не была в полном согласии с официальной политикой Сербии; для этого существовали всего два пути: или Гартвиг полностью подчинится сербиянскому Министерству Иностранных Дел или, наоборот, Министерство подчинится ему. Кто знает самоуверенную и амбициозную Гартвигову природу, тому не придет в голову принимать в расчет первую из этих возможностей; остается, следовательно, вторая: Гартвиг берет наше Министерство Иностранных Дел в свои руки, что он быстро и сделал, нисколько не заботясь о протестах европейского общественного мнения. Во время Балканских Войн, когда Пашич, наломав много дров, уповал на то, что Россия вызволит его из тяжелого сербско-болгарского кризиса, Гартвиг уже был полный господин нашей внешней, а отчасти и внутренней политики… В действительности это была Гартвигова политика, и Пашич по всем важным вопросам был только «porte parole» Гартвиговых планов и решений ^[234].

Парадоксально, отмечается далее, но даже чисто внутренние переговоры о будущем коалиционном правительстве сербский премьер Пашич вел под водительством Гартвига в русской дипмиссии (так было в первых числах июня 1914 года).

Тайну псевдонима загребского автора раскрывает книга «Австрия между Россией и Сербией» маститого венского историка Ханса Юберсбергера ^[235]. Под именем Марко, оказывается, скрывался сам Божин Симич ^[236], изрядно наследивший в истории шпионажа.

Гартвиг, однако, не был «полюсом зла», как не был Сазонов его противоположностью. Николай Генрихович — фигура двойственная, расплывающаяся, многоцветная; удивительно, что его до сих пор обошли вниманием биографы. Император Франц Иосиф тогда был уже престарелый монарх, но не такой же идиот, чтобы награждать орденом своего имени страстного ненавистника Вены. А ведь, как следует из рассказа Д. Лончаревича, Гартвиг очень гордился австрийской наградой и никогда не снимал ее со своей груди. Хотя трудно представить, как он мог появиться, блистая этим орденом, при сербском дворе.

В душе этот «русско-сербский немец» наверняка был монархистом, но его монархический реваншизм подчас бывал грубым и слепым. В книге профессора Йельского университета Фируза Казем-Заде говорится, что в период работы в Персии симпатии Гартвига полностью принадлежали шаху, и русский посланник щеголял пренебрежительным отношением к конституции страны. Более того, «Гартвиг активно уговаривал шаха избавиться от парламента, конституции, свободной прессы и прочих демократических институтов, которые он и шах горячо ненавидели». Ближайшим соратником Гартвига стал командир казачьей бригады полковник В. П. Ляхов, «безгранично преданный самовластию». 2 июня 1908 года шах назначил его военным губернатором Тегерана. На другой день Ляхов штурмом взял меджлис, но только после того, как погибло несколько сотен националистов. Три-четыре десятка борцов за конституцию бежали в британскую дипмиссию, и Гартвиг приказал окружить ее казаками. «Это был беспрецедентно наглый шаг», — отмечает Казем-Заде. Ляхов даже пригрозил обстрелять миссию из пушек. Русские, пишет историк, в своем кругу признали роль Гартвига в государственном перевороте и начали думать о том, как убрать его из Тегерана. Но избавиться от Гартвига оказалось непросто.

Мадам Гартвиг, «леди великой силы духа», была близка к великокняжеским кругам Санкт-Петербурга. У Гартвига были могущественные друзья, чем и объясняется его независимость от Извольского и пренебрежение его инструкциями…

Гартвиг оставался на своем посту еще несколько месяцев, продолжая вести двойную игру: на публике он сотрудничал с англичанами, втайне убеждал шаха расширить контрреволюционные меры… В ноябре Гартвиг наконец покинул Тегеран, хотя жена его осталась и продолжала оказывать на двор значительное влияние…. Таким образом, деятельность Гартвига и Ляхова в Тегеране, нанесшая британской миссии большой ущерб, осталась без оценки ^[237].