Крымская кампания 1854-1855. Трагедия лорда Раглана - Кристофер Хибберт Страница 56

Отчаяние и уныние были повсеместными. Генерал Буллер, временно командовавший 4-й дивизией, высказал общее мнение генералов о том, что «настоящее англо-французских союзников неопределенно, а будущее – мрачно». Лэси Ивэнс посоветовал Раглану отказаться от осады города и эвакуировать армию из Крыма. Многие офицеры подумывали о том, чтобы отказаться от службы и уехать по домам, а некоторые так и сделали. 11 ноября полковник Пейджет оставил командование 4-м драгунским полком и на пароходе отправился к молодой жене, на которой женился всего за несколько дней до начала кампании. Не многие обвиняли его ^[21].

Лейтенант Ричардс писал матери: «Мы все очень устали от этого бардака, который почему-то называют осадой».

От злости и отчаяния каждый обвинял в своих бедах каждого. Чего можно было ожидать от армии, которой командуют такие генералы и такой штаб? Джон Бэргойн был «пьяницей», герцог Кембриджский – «безмозглым безумцем», Колин Кемпбелл «слишком суетлив». Такое же мнение сложилось о Джордже Брауне, который, помимо прочего, «был самым большим дураком во всей армии». Последнее определение он разделял с генералом Бентинком. Что касается штабных офицеров Раглана, все они были ленивыми идиотами, которые «не пожелали оторваться от позднего завтрака во время битвы за Инкерман».

Как это часто случается, после окончания битвы на генералов посыпался поток обвинений за их поведение. В первую очередь, их обвиняли в том, что в районе Инкермана противнику удалось застать англичан врасплох, за то, что там не было построено никаких оборонительных укреплений, за исключением недостроенной позиции артиллерийской батареи, на которой оказалось всего две пушки, и нескольких стен, за которыми должны были укрыться пикеты. О необходимости усилить систему обороны предупреждал едва ли не каждый офицер в армии, но генерал Бэргойн игнорировал эти предложения. Еще более странным казалось то, что после того, как 26 октября войска полковника Федорова атаковали позиции 2-й дивизии, всем генералам было известно, где русские намерены сосредоточить основные усилия. Но никто, тем не менее, не был готов отразить новое наступление противника. Артиллерийский офицер писал: «Этот старый осел Раглан (никто в армии уже не сомневается, что он заслужил это прозвище) решил, что, попробовав один раз, русские не станут наступать снова. Инженеры советовали ему усилить оборону, но всезнайка лорд, видимо снова впав в детство, отмахнулся от них: «Ерунда, они не осмелятся напасть снова».

Раглана собирались произвести в фельдмаршалы. Некоторые офицеры сомневались в том, успели ли его вообще вовремя разбудить к битве. Другие, пытаясь быть объективными, выражали сомнение, что кто-либо вообще был способен руководить войсками в таком тумане.

Нападки на командующего продолжались. Иногда они были безосновательны и противоречивы, иногда просто злобны. Молодые офицеры, чьими горькими упреками пестрели газеты, обвиняя командующего и армейскую систему, просто не способны были реально оценить ситуацию из-за своего крайне ограниченного опыта. Им были неведомы сомнения командующего, сложности отношений с французскими союзниками, титанические усилия, предпринятые с целью избежать зимней кампании. Они считали, что старый лорд почивает на лаврах прошлой славы в своем удобном доме, окруженный толпой слуг и прихлебателей из штаба. Ими был создан портрет самовлюбленного надменного аристократа, недалекого и упрямого, который вначале был воспринят как карикатура. Но постепенно среди англичан сложился именно такой образ командующего крымской армией.