Михаил Федорович - Вячеслав Козляков Страница 56

135-й год, зима

До начала января было еще три традиционных «стола»: 6 декабря «на празник великого чюдотворца Николы», 21 декабря «на празник великого чюдотворца Петра митрополита» у патриарха Филарета Никитича и, конечно, 25 декабря на Рождество Христово.

В декабре царь Михаил Федорович по-прежнему решал дела о назначении в новые чины, отпуске городовых воевод и об отсылке московских дворян в приказы. Но главным декабрьским делом стали перемены в Посольском приказе и опала Ивана Грамотина, отправленного в ссылку в Алатырь. На его место был назначен Ефим Телепнев, брат посольского думного дьяка времен царя Василия Шуйского Василия Телепнева. Причиной опалы стала попытка Ивана Грамотина самостоятельно вести посольские дела: «…и будучи у государева дела… указу не слушал, делал их государские дела без их государского указу, самоволством, и их государей своим самоволством и упрямством прогневил, и за то на Ивана Грамотина положена их государская опала». Сопровождать Ивана Грамотина в ссылку для «береженья» был отправлен Яков Авксентьевич Дашков, которого щедро наградили, выдав ему полностью оклад четвертного жалованья, новое поместье и обеспечили казенными подводами. Недешево, оказывается, стоил гнев патриарха, к которому для «благословенья на отпуске» приходил пристав Яков Дашков!

В те же дни в Москве находился украинский священник Лаврентий Зизаний Тустановский, корецкий протопоп, привезший с собой «тетради», отданные в Посольский приказ для перевода. Это был составленный им катехизис, или книга «Оглашение», которую Лаврентий Зизаний привез для исправления в Москву. Эту книгу смотрел и переводил патриарх Филарет, переименовавший ее в «Беседословие», чтобы не путать с книгой Кирилла Иерусалимского. На казенном дворе в присутствии боярина князя Ивана Борисовича Черкасского и думного дьяка Федора Лихачева состоялся диспут Лаврентия Зизания с игуменом Богоявленского монастыря Ильей и книжным справщиком Григорием. Несмотря на то что московским цензорам предлагалось говорить «любовным обычаем и со смирением нрава», их позиция была агрессивной и обвинительной, в то время как Лаврентий Зизаний, напротив, выказывал готовность к исправлению своего труда, зачем он, собственно, и приехал в Москву. В этих диспутах отражалось нараставшее недоверие к православной образованности греческой церкви, нуждавшейся в своем Возрождении, обновлении через использование опыта античной философии и западной образованности. Так, игумен Илья и Гришка говорили Лаврентию Зизанию: «У тебя в книге написано о кругах небесных, о планетах, зодиях, о затмении солнца, о громе и молнии, о тресновении, шибании и перуне, о кометах и о прочих звездах, но эти статьи взяты из книги Астрологии, а эта книга Астрология взята от волхвов еллинских и от идолослужителей, а потому к нашему православию несходна». Зизаний отвечал им со спокойным достоинством: «Почему же не сходна? Я не написал колеса счастия и рождения человеческого, не говорил, что звезды управляют нашей жизнию; я написал только для знания: пусть человек знает, что все это тварь Божия» ^[238].

Хотя Лаврентий Зизаний и находился на положении почетного гостя, его содержание в Москве легко можно было спутать с почетным пленом. Тем не менее очень показательно для московских порядков того времени отношение к «выезжим» людям, попадавшим обычно под опеку царя и патриарха. Например, накануне праздника Богоявления, когда протопоп Лаврентий бил челом, чтобы ему позволили быть «у ердани», царь Михаил Федорович пожаловал его «с дворца блюдо яблок свежих, блюдо грушей в патоке, блюдо вишней в патоке же». На следующий день, в праздник Богоявления, Зизаний получил «в стола место корм». В другой раз «в запрос», то есть по своей просьбе, он получил из Дворцового приказа кроме яблок и вишен, «десять лимонов», а вместо «алив» (оливок) ему было послано «сто слив добрых», да еще две кружки «малвазеи». Православный богослов из Великого княжества Литовского все-таки был допущен на Печатный двор. В феврале, отпуская корецкого протопопа в Литовскую землю, его щедро наградили.

6 января царь Михаил Федорович, по обыкновению, праздновал двунадесятый праздник Богоявления в Кремле. 7 января 1627 года у царя Михаила Федоровича «у руки на отпуске» был окольничий Лев Иванович Долматов-Карпов, назначенный на службу на Валуйки «для посолские розмены». Ему был выдан царский наказ: «А как про крымских мурз, которым быти на Волуйке для посолские розмены, околничему Лву Карпову ведомо учинитца, что они идут к Волуйке, и Лву Карпову с государевою казною и с посланники и с крымскими посланники с Елца велено идти на Волуйку наспех, чтоб ему притти на Волуйку до приходу крымских мурз заранее».

В январе 1627 года были сменены также сибирские воеводы. Обычно их меняли сразу же во всех городах Сибири раз в три года. Дорога в сибирские города занимала по полгода и больше, поэтому если бы смена воевод происходила традиционно, то Сибирь годами могла бы оставаться без воеводской власти. Существенной была и экономия средств на прогонах ямских подвод. Значение Сибири и собиравшейся там пушной казны было очень велико, это подчеркивается особым совместным приговором царя, патриарха и Боярской думы (государи «указали и бояре приговорили») о посылке воевод и голов в Сибирские города. С этого года была сделана попытка «оптимизации» управления, потому что главный воевода Тобольского разряда боярин князь Юрий Яншевич Сулешев, побывавший на службе в 1623–1625 годах, посоветовал царю Михаилу Федоровичу несколько изменить структуру воеводских назначений: «сказал государю боярин князь Юрья Яншеевич Сулешов, что на Верхотурье другому воеводе быти нечево для, толко в том государеве казне в жалованье и в подводех убыток».

2 февраля «на празник Сретение Господне» был государев стол в «Золотой подписной полате». На нем присутствовал патриарх Филарет Никитич. 12 февраля «по памяти из Розбойново приказу, посланы государевы грамоты в городы о губных старостах». Это известие записной книги — свидетельство целой реформы губного дела 1627 года, которую Н. И. Костомаров считал важнейшей из законодательных мер конца 1620-х годов. Была предпринята попытка восстановить принцип выборности губных старост, введенных в Московском государстве еще в первой половине XVI века. Губные старосты времени царя Михаила Федоровича уже были далеко не те губные старосты, которые служили при Иване Грозном. Еще дед боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского служил в губных старостах, что ему неизменно поминали как местническую «потерю». Со временем население уездов перестало участвовать в выборах губных старост, и эти должности стали замещаться отставными или увечными дворянами и детьми боярскими, не имевшими никакого влияния ни на воевод, ни на приказы. Хотя по-прежнему на них было возложено немало важных дел, связанных с судом по мелким преступлениям и разделом земли в уездах. Губной староста мог даже замещать воеводу в случае его отсутствия. С 1627 года попытались уничтожить специальных сыщиков, посылавшихся по крупным разбойным делам из Москвы. Это было обременительно и для казны, и особенно для местного населения. Но доверить такое дело можно было только авторитетным, а не случайным людям. Поэтому в городах требовали избирать в губные старосты людей, «которым бы можно в государевых делах верить» ^[239].