Монсегюр и загадка катаров - Жан Маркаль Страница 56

Истолковав легенду о Тристане подобным образом, мы не стремились доказать, что ее создали катары: ее мифологическая основа всего лишь иллюстрирует доктрину совершенных, и ничего более. В свою очередь, доктрина могла принять обличье легенды, поскольку та имела большой успех в XII–XIII веках. Истории такого рода замечательны тем, что их легко можно использовать в качестве «устного носителя» для многих религиозных или метафизических тем: для этого достаточно, сохранив исходный сюжет, изменить в нем несколько деталей.

Если продолжать истолкование легенды в том же ключе, то в любви Тристана и Изольды можно увидеть своеобразное отражение теории об эманации. Луна бессильна без Солнца: ее свет — это свет солнечный, Луна остается невидимой до тех пор, пока ее поверхности не коснутся солнечные лучи. Тристан, лунарный герой, может существовать лишь благодаря лучезарной Изольде; иными словами, Тристан — это ее чистая эманация. Не будем забывать, что эманация предполагает постоянную связь двух объектов; на этом настаивали и сами катары, видевшие в подобной связи возможность обретения падшими ангелами надежды на спасение. Поскольку теорию об эманации, как и любую другую, невозможно понять без наглядного примера, выразителем доктрины катаров стала легенда о Тристане. Что, как не любовная история, может утаить от посторонних ушей еретический смысл послания? Трубадуры, неустанно поющие славу «владычице» и «богине» — Прекрасной Даме (точнее, воплощенному в ней Совершенству), пользовались той же уловкой. Разумеется, утверждать, что под видом Прекрасной Дамы трубадуры прославляли катарскую церковь, будет не вполне корректно. Прежде всего следует заметить, что катарской церкви как таковой не существовало вовсе: речь идет лишь о группах катаров, которые создали общество со своей иерархией ради того, чтобы выжить. В истории мы не найдем подтверждения тому, что «катарская церковь» была монолитным объединением, подобным Римско-католической церкви. Если допустить, что в поэзии трубадуров скрыт «катарский» смысл, то Прекрасную Даму можно считать олицетворением первозданного Света, пред которым преклоняется каждый верующий. Отсюда проистекает столь странный эротизм «fine amore», куртуазной любви. «Fine amore» ни в коей не мере не изобретение катаров: они использовали ее так же, как термины «диоцез», «епископ» и «диакон».

Однако подобное прославление Света ставит новую проблему, касающуюся природы дуализма. Каким бы ни был дуализм катаров — крайним или умеренным, — в нем рано или поздно появлялся щекотливый вопрос: какое место следует отвести Сатане? Самое малое, что можно сказать по этому поводу, следующее: мнения о месте и роли дьявола в различных религиозных системах не совпадали. Порой Сатана, как и Иисус, был сыном Божьим; в равной степени он мог воплощать в себе принцип, сосуществующий с принципом Добра, олицетворением которого был Бог.

Одно из толкований, данных падению ангелов, может показаться неясным и в какой-то мере двусмысленным: падшие ангелы-мятежники приняли обличье демонов или людей потому, что «погубив себя, они превращались в тех, кем они уже были когда-то» (Рене Нелли). Иными словами, падшие ангелы могут вернуться к «дьявольскому» обличью, поскольку оно потенциально присутствует в них. Вот что поразительно в дуализме катаров: понимание того, что Зло — порождение Сатаны или же он сам — уже изначально заложено во всем. В таком случае если доктрина совершенных имеет целью показать, что все в этом мире слито воедино, можно ли называть катаров дуалистами? Иными словами, не следует ли из их концепции то, что в самом Боге найдется место и Сатане? Или, по крайней мере, что Бог Света, то есть первозданный Бог, заключает в себе и Добро и Зло одновременно?

Порой кажется, что постулаты этой концепции можно найти и в католической теологии, однако в последней системе есть еще одно немаловажное понятие — свободная воля. Бог предоставил своим созданиям свободу, следствием чего стало как падение ангелов, так и грехопадение Адама. Однако в подобных условиях Бога нельзя считать «Добром и Злом одновременно»: право выбора все равно остается за человеком. Конечно, святой Августин попытался уменьшить значение выбора, введя понятие божьей благодати, способной направлять и указывать путь, но все же главный акцент поставлен на индивидуальной ответственности человека. Катары, напротив, исключают из своей системы понятие свободной воли: выбора для них не существует. «Согласно доктрине, добрые люди всегда были с истинным Богом, а злые люди — с Дьяволом; такой небесный порядок полностью исключал понятие свободы» (Рене Нелли).

Итак, возможность грехопадения была заложена в человеке изначально. Однако некоторые идеологи катаризма в своих рассуждениях пошли еще дальше: теория об эманации позволяла сделать вывод о том, что в конце концов спасение обретет и сам Сатана, поскольку конец света не наступит до тех пор, пока не будут спасены все души. Итак, более не существует ни вечного ада, ни Зла вне Бога. В Боге заключено как Добро, так и Зло, но эти столь разные состояния не враждебны друг другу: они стали антагонистами с того момента, как на свет, вместе с первым его творением, появилось понятие относительности, разделившее эти две категории. Добро, ставшее, как и его вечный противник, относительным, всегда будет вступать в борьбу со Злом — и борьба эта будет продолжаться до тех пор, пока мир не вернется к абсолютному состоянию, пока не наступит конец относительности.

Ни один католический теолог не отважился бы поддержать такую еретическую доктрину. Даже сами катары, высказывая подобные мысли, принимали все меры предосторожности, чтобы не сказать лишнего. Скорее всего, основная масса верующих и большая часть совершенных упрощали проблему, довольствуясь классическим образом Сатаны: создатель Материи, окруженный толпой демонов. Такое представление мало чем отличалось от изображения нечистой силы, бывшего в ходу у католиков. Лишь немногие из теологов придерживались описанной выше концепции, которую, вне всякого сомнения, можно назвать монистической. Что вновь возвращает нас к монизму друидов.

Итак, еще одно совпадение в учениях кельтов и катаров? Вполне возможно, однако, выявить его следует при помощи глубокого анализа. В основе доктрины катаров лежит попытка объяснить, что стало причиной человеческих страданий и несовершенства мира. Если вновь обратиться к символу солнечного Света, охватывающего пространство вокруг своей исходной точки, то можно понять, что Зло является следствием отдаления, удаленности от источника света. Зло — это несовершенство; иными словами, это то пространство, которое в наименьшей степени освещено Светом. Поэтому не стоит говорить ни об отрицании Добра, ни о Сатане, играющем роль нигилиста: Зло несводимо к отсутствию Добра, оно представлялось катарами как недостаток или отсутствие первозданного Света.

Сходные мотивы можно обнаружить и в учении друидов. Согласно ему, мир находится в вечном становлении, в котором нет места ни Добру, ни Злу — есть лишь движения, которые не всегда согласованы между собой, что может привести к дисгармонии. Существа, принимающие участие в созидании мира, стремятся к своему совершенству, завершенности. Достигнув совершенного состояния, человек избавляется от внутренних противоречий. Однако завершенность означает конец творения, вследствие чего может исчезнуть не только человек, но и бытие. Таким образом, человек и окружающий его мир неразрывно связаны: непрерывное, вечное становление мира невозможно без человеческих усилий. В том же вечном движении, становлении, согласно друидической концепции, находится и сам Бог.