Перикл - Анатолий Домбровский Страница 56

— Как ты постигаешь образы богов, Фидий? — спросил Протагор. — Ведь не станешь же ты утверждать, что видел Зевса, Афину, Аполлона и других богов, которых ты изваял? Скажи нам, ты видел кого-нибудь из них?

— Нет, не видел, — ответил Фидий.

— И создал их статуи. Как? Боги, говорят, творцы людей, а тебя называют творцом богов. Не боишься, что боги, услышав это, накажут тебя?

— Протагор, ты задал Фидию уже несколько вопросов, позволив ему ответить лишь на один: видел ли он богов. Фидий ответил, что не видел, и ты остался доволен этим. А если бы он сказал, что видел их? Что тогда сказал бы ты? — спросила Аспасия.

— Я сказал бы, что Фидий говорит неправду, потому что видеть богов невозможно — уже много сотен лет они не спускаются с Олимпа, не являются людям. Стало быть, и статуи Фидия нельзя назвать статуями богов! В лучшем случае, думаю, они изображают натурщиц и натурщиков с добавлением некоторой фантазии самого Фидия. Если это не так, пусть Фидий докажет нам. Боюсь, однако, что это ему не удастся: ведь он уже сказал, что не видел богов. Ты сказал это, Фидий? — В голосе Протагора зазвучали торжествующие ноты.

— Да, я сказал, — шумно вздохнул Фидий: оставить выпад Протагора без ответа он не мог — обвинение было чрезмерным, перечёркивало все его труды, да и саму жизнь, кажется, — а отвечать ему не хотелось: и вина уже было много выпито, и время было позднее. Но не ответить он не мог.

— Теперь я задам тебе несколько вопросов, Протагор, — сказал Фидий, приободрившись и приподнявшись на ложе. — Ответь мне, правда ли то, что Зевс создал людей похожими на богов?

— Говорят, — усмехнулся в ответ Протагор.

— Стало быть, ты согласен. Теперь скажи, всё ли самое главное отражено на лице человека? Не случается ли так, что люди похожи друг на друга лицом, а в жизни совсем разные?

— Случается, — ответил Протагор. — Чаще с близнецами, иногда же бывают двойники. У Ликурга, говорят, был двойник, но совершенно глупый и никчёмный человек.

— Очень хорошо. Значит, не всё отражается на лице. Сила, ум, мужество, доброта, справедливость человека проявляются не в одном лишь выражении лица. Вот ты, например, умён и хорош собой, Протагор, а Сократ тоже умён, но никто не скажет, что он хорош собой.

— Я не просто хорош, я совершенен, — сказал Сократ, развеселив всех. — Я смогу это доказать.

— Пусть Протагор и Фидий сначала закончат свой спор, — попросила Сократа Аспасия.

— Пусть. И мне интересно узнать, как будет посрамлён Протагор, — сказал Сократ: он просто не мог не уязвить Протагора, поскольку не соглашался с ним в главном, в том, что есть истина и что есть мнение.

— Продолжай, — предложила Фидию Аспасия, довольная тем, что ей всё ещё удаётся управлять беседой этих в общем-то неуправляемых людей, для которых свобода и убеждение — единственные руководители.

— Теперь скажи мне, Протагор, — продолжил Фидий, — правда ли то, что люди хоть и похожи на богов, но не так совершенны, как боги?

— Разумеется! — хохотнул в ответ Протагор. — Афродитой может быть только Афродита, а все прочие женщины — в лучшем случае лишь жрицы её.

— Значит, у женщин и Афродиты разные степени совершенства?

— Очень разные.

— Но и среди земных женщин есть менее совершенные, скажем, менее прекрасные и более прекрасные, так? — спросил Фидий.

— Так, — ответил Протагор, позёвывая, показывая тем, что Фидий его уже утомил своими вопросами.

— А как ты думаешь, есть предел земному совершенству, земной красоте, силе, уму, мужеству, благородству, могуществу и всем другим добрым качествам? — Зевки Протагора нисколько не смутили Фидия.

— Есть, есть, — махнул рукой Протагор, дескать, получай то, что тебе надо, не жалко. — Предел прозрачности воды — прозрачность воздуха, предел яркости света — яркость солнца. Это школьные истины.

— Хорошо. Тогда в этом же ряду, в продолжение этого ряда: предел совершенства человека — совершенство бога. Не правда ли? — спросил Фидий.

— Да. И что?

— Только то, что бог — есть предел человека, предел его красоты, силы, ума, доброты, могущества и всего другого, о чём мы уже говорили. В моих статуях я добиваюсь предела человеческого совершенства — так получаются изваяния богов. Кстати, если это и не боги, в существовании которых ты сомневаешься, то изобразить предел совершенства человека, его идеал — тоже не так уж плохо, не правда ли?

— Всё-таки выкарабкался, — добродушно рассмеялся Протагор. — Я давно уже заметил, что двое умных людей в споре перебрасывают друг другу победу, как мяч в игре, вот почему эта игра так занимательна. Бог — это предел воображаемого человеческого совершенства. Кажется, ни для людей, ни для богов не обидно. Поздравляю, Фидий. Пусть таким совершенством будет блистать твоя Афина. Но хочу привлечь твоё внимание к совершенству, которое уже воплощено в одной из земных женщин. — Он посмотрел на Аспасию и добавил: — Эта женщина — наша божественная хозяйка. Вспомни, что сказал у Гомера Одиссей об Эвриале: «Ты обладаешь столь совершенной красотой, что сам бог не мог бы быть иным».

Самое плохое, что можно сказать о богах, это то, что их нет, что они не существуют и никогда не существовали, что люди придумали богов по своему невежеству, себе на страх и в утешение и часто видят проявление божественной силы там, где нет ничего, кроме сил природы — сил земли, воды, огня, воздуха и небесных светил, которые тоже суть соединения земли, воды, воздуха и огня. И нет, кажется, ничего страшнее для афинянина, чем услышать это — что богов нет, что боги придуманы, а то, что мы принимаем за богов — лишь силы природы. Правда, сам он иногда так и думает — как Анаксагор, например, или Протагор, или Продик, — но слышать это от других не желает, а услышав, осудит и не простит. Себя простит, потому что в грех неверия он впадает лишь иногда, один, но не хочет, чтобы в этот грех впало всё общество и навсегда — тогда и мораль и законы ничем не будут освящены и, значит, ни для кого не будут обязательными. Боги мудры и всесильны, они освящают мораль общества и законы государства. Только этим общество и государство крепки. Иначе — гибель всего доброго и справедливого.

Совет Пятисот не начинает работу без жертвоприношения богам, ораторы не начинают свою речь на Пниксе без воззвания к богам-покровителям Афин, богами освящены все законы, все договоры, монеты, гири, таблицы мер, в храмах хранится всё богатство государства, суд над всяким злом осуществляется от имени богов, хвала за доброе возносится богам, в их руках свобода, жизнь и смерть афинян. Кто верит в отеческих богов, тот патриот. Эту веру афинянам завещали их предки, и поэтому она верна, надёжна, не нуждается ни в каких иных доказательствах и не подвержена никаким сомнениям философов, которые часто судят не о богах, а о возможности их познания. Философы рассуждают, а боги живут и действуют. С богами жить спокойно, они наказывают нечестивцев, но всегда защищают людей добрых и справедливых. Отнесёшь пирог Асклепию — и выздоровеешь, если болен; сделаешь возлияние Зевсу — и победишь в битве, если ты воин; сплетёшь венок для нимф — и они помогут тебе в твоих житейских делах. Боги — это ставшие таковыми предки народа, услужившие добром народу и верховным богам Олимпа, они трудятся для этого и теперь. Чем больше жертв приносится божеству, тем надёжнее оно защищает жертвователя, становится его должником. Рассуждения философов и поэтов о том, есть ли боги, тешат богов, развращают афинян, колеблют устои государства. Стало быть, философы и поэты не столько вредят богам — против богов все бессильны, — сколько афинянам: развращённые поэтами и философами афиняне отвращают свой взор от богов, не приносят на их алтари жертвенных животных, цветы и плоды земли, нарушают обычаи, меняют привычное течение жизни, накликают бедствия, превращают богов-покровителей в неумолимых врагов.