Тайны народа - Эжен Сю Страница 55

После того как на моих глазах моя мать и другие женщины нашей семьи, бывшие в боевой колеснице, бросились убивать себя, чтобы избежать позора и унижений рабства, потеря крови окончательно лишила меня чувств. Довольно долго я пробыл без сознания. Придя в себя, я увидел, что лежу на соломе в большом сарае вместе с другими пленными. При первом движении я почувствовал, что привязан за ногу к столбу, врытому в землю. Я был полуодет, мне оставили рубашку и панталоны, где в карманах у меня были спрятаны рукописи отца и брата Альбиника, а также маленький золотой серп, подарок моей сестры Гены, жрицы с острова Сен. На мои раны была наложена повязка, и они почти не беспокоили меня. Я чувствовал только сильную слабость и головокружение, отчего мои последние впечатления расплывались в каком-то тумане. Я оглянулся вокруг. Нас было здесь около пятидесяти раненых пленников, и все мы были прикованы к своему ложу. В глубине сарая виднелась кучка солдат, не принадлежавших, как мне показалось, к регулярной римской армии. Сидя за столом, они пили и распевали песни. Несколько человек, вооруженные многохвостными плетками на коротких ручках, время от времени отделялись от этой группы и, пошатываясь словно пьяные, ходили между пленными, бросая на них злобные взгляды.

Моим соседом был бледный, худой старик, совершенно седой. Залитая кровью повязка до половины покрывала его лоб. Он сидел, опершись локтями о колени и закрыв лицо руками. Видя его раненым и пленным, я решил, что он галл. И я не ошибся.

— Добрый старик, — спросил я, слегка трогая его руку, — где мы?

Старик обратил ко мне свое угрюмое лицо и, взглянув на меня с участием, сказал:

— Эго твои первые слова в продолжение двух дней.

— В продолжение двух дней? — повторил я с изумлением, никак не ожидая, что могло пройти столько времени после Ваннской битвы, и стараясь собраться с мыслями. — Возможно ли, уже два дня как я здесь…

— Да, ты был все время в бреду и, по-видимому, не сознавал, что происходит вокруг тебя. Доктор, перевязавший твои раны, дал тебе какое-то питье. .

— Теперь я вспоминаю это, но очень смутно… Припоминается мне еще какое-то путешествие в повозке…

— Да, чтобы с поля сражения добраться сюда. Я был вместе с тобой в повозке.

— Где же мы теперь?

— В Ванне.

— А наша армия?

— Разбита…

— А наш флот?

— Уничтожен…

«Бедный мой брат! Него храбрая жена Мерое! Оба они тоже погибли!» — подумал я.

— А Ванн, где мы теперь, — снова обратился я к старику, — во власти римлян?

— Как и вся Бретань, по их словам.

— А вождь ста долин?

— Он скрылся в Аресских горах с несколькими всадниками. Римляне ищут его, — отвечал старик и, подняв глаза к небу, произнес: — Да помогут Гезу и Теутатес последнему защитнику Галлии!

По мере того как я ставил эти вопросы, мысли мои, довольно сбивчивые, понемногу прояснялись. Когда же я вспомнил битву у боевой повозки, смерть матери, отца, брата Микаэля, его жены, детей, наконец, почти несомненную смерть моей жены Генори и моих детей… Потеряв окончательно сознание, я не видел, чтобы Генори вышла из крытой части повозки. Я полагал, что она там убила себя и обоих детей. Вспомнив все это, я невольно испустил громкий крик отчаяния и, чтобы спрятаться от дневного света, бросился лицом в солому.

Мои вопли раздражили одного из полупьяных сторожей, и сильные удары плетью, сопровождаемые проклятиями, посыпались на мою спину. Забыв боль от стыда, что меня, Гильхерна, меня, сына Жоэля, бьют плетью, я быстро, несмотря на слабость, вскочил на ноги, чтобы броситься на сторожа, но цепь, натянувшись от этого порывистого движения, удержала меня.

Я пошатнулся и упал на колени. Сторож, оставаясь на приличном расстоянии, удвоил удары, стегая меня в лицо, грудь, спину. Прибежали другие сторожа, бросились на меня и надели мне на руки железные кандалы.

О сын мой, ты, для которого я пишу все это, верный последнему завету отца, не забывай никогда и детям своим не позволяй забывать этого оскорбления, первого, которому подвергся наш род. Живи, чтобы отомстить, когда придет время, за это оскорбление! А в случае твоей смерти пусть твои сыновья отомстят за него римлянам!

Скованный по ногам и по рукам, лишенный возможности двигаться, я не хотел доставлять удовольствия своим палачам зрелищем своей бессильной ярости. Я закрыл глаза и лежал неподвижно, не выказывая ни гнева, ни боли, пока сторожа, еще более раздраженные моим молчанием, с остервенением меня били.

Вдруг несколько быстрых слов, сказанных по-латыни, заставили их прекратить удары. Тогда я открыл глаза и увидел троих посетителей. Один из них, гневно жестикулируя, с оживлением говорил что-то сторожам, указывая время от времени на меня. Это был маленький, толстенький человек с очень красным лицом, седыми волосами и остроконечной бородкой, также с проседью. На нем были короткий шерстяной коричневый плащ, лосиные панталоны и кожаные сапоги. Два человека сопровождали его. Один, одетый в длинный черный плащ, смотрел сосредоточенно и мрачно. Другой держал под мышкой какую-то шкатулку.