Красная Армия против войск СС - Борис Соколов Страница 54

В отличие от 5-й гвардейской танковой армии, 2-й танковый корпус СС после Прохоровского сражения отнюдь не утратил боеспособности. 14–16 июля он успешно действовал против окруженных дивизий 69-й армии в районе Шахово, а 30 июля без лейбштандарта, отправленного в Италию, нанес успешный контрудар по советскому плацдарму на реке Миус и ко 2 августа ликвидировал его. Армия же Ротмистрова, уже 14 июля прекратила все атаки. В наступление она пошла только 3 августа, в рамках общего наступления Воронежского фронта. Атаки на Прохоровку и наступление на Курск корпус СС прекратил только потому, что после начала 12 июля советского наступления на северном фасе Курской дуги Гитлер прекратил операцию «Цитадель». Все значение Прохоровского сражения свелось к тому, что 5-я гвардейская танковая армия понесла большие потери и не смогла активно участвовать в преследовании немцев, когда они после 16 июля стали отступать на исходные позиции.

20 августа 1943 года Ротмистров писал Жукову: «…Наши танки на сегодня потеряли свое превосходство перед танками противника в броне и вооружении.

Вооружение, броня и прицельность огня у немецких танков стали гораздо выше, и только исключительное мужество наших танкистов, большая насыщенность танковых частей артиллерией не дали противнику возможности использовать до конца преимущества своих танков. Наличие мощного вооружения, сильной брони и хороших прицельных приспособлений у немецких танков ставит в явно невыгодное положение наши танки. Сильно снижается эффективность использования наших танков и увеличивается их выход из строя». Действительно, оптика у немецких танковых орудий была лучше, и стреляли они точнее. Да и наводчики в танковом корпусе СС были поопытнее советских. Как отмечает Лопуховский, «наш танк Т-34 не мог выиграть дуэль на открытой местности с немецким средним танком T-IVc его новой длинноствольной пушкой (48 калибров, начальная скорость снаряда в 1,5 раза выше, чем у нашей 76-мм пушки Ф-34)». Но и Т-34 имели определенные преимущества даже над модернизированным T-1V в маневренности, проходимости, мощности мотора. Все это можно было использовать для достижения успеха, тем более что «тигров» у немцев было мало. Но вот беда: советские танковые командиры наголову уступали немецким. Как заметил Риббентроп-младший: «Мытак и не поняли, почему русские направили свою атаку через район, перекрытый противотанковым рвом, о существовании которого им наверняка было известно». В том-то и несчастье, что неизвестно. Ротмистров повел армию в бой без разведки, без изучения местности. И получился закономерный результат. Советские танки сгрудились перед единственной переправой через ров и представляли собой прекрасные мишени для противника.

С учетом всего, что мы знаем о ходе Курской битвы и других танковых сражений, в которых Красная Армия массированно применяла танки, поневоле придешь к выводу, что оптимальным способом их применения советскими командирами, с учетом как их личных качеств, так и того человеческого материала, который был в их распоряжении (и солдаты, и генералы были воспитаны и обучены военному делу в рамках жесткой тоталитарной системы), оптимальной тактикой было бы применение танков только небольшими группами и главным образом для непосредственной поддержки пехоты. Для борьбы же с танками было бы целесообразнее использовать артиллерию. Как мы увидим в одной из следующих глав, во время двух сражений у озера Балатон в Венгрии в январе — марте 1945 года наиболее эффективно боролась с немецкими танками советская противотанковая и полевая артиллерия, а также выставлявшие минные поля саперы. Вклад авиации был ничтожен, а при столкновении друг с другом значительного числа танков немцы и тогда неизменно одерживали верх, причем столь же уверенно, как и в Прохоровском сражении. В Красной Армии был силен относительно более простой род войск как артиллерия, по сравнению с более сложными танковыми войсками и авиацией. Характерно, что и в ходе операции «Цитадель» наибольшие потери из всех танковых дивизий группы армий «Юг» понесла 19-я танковая Дивизия, которой пришлось действовать преимущественно против советской пехоты и артиллерии на местности, усеянной минными полями и обильно покрытой противотанковыми препятствиями. Она безвозвратно потеряла за период с 5 по 16 июля 23 танка и 3 штурмовых орудия. Также приданный ей 503-й батальон «тигров» потерял не менее одной машины на участке этой дивизии. Больше в процентном отношении потеряла только бригада «пантер», приданная XLVIII танковому корпусу. Из 204 машин она безвозвратно потеряла с 5 по 16 июля 42. Тут сказалось то, что «пантеры» еще не были технически доведены до кондиции в полевых условиях, так как впервые были использованы в бою только в ходе операции «Цитадель» и очень часто в ходе боя или на марше выходили из строя по эксплуатационным причинам. Эвакуировать же их из-за большого веса было достаточно сложно.

Заметим, что при немецком отступлении безвозвратные потери «пантер» еще больше возросли из-за невозможности эвакуировать ремонтирующиеся и вышедшие^из строя по техническим причинам машины. Ведь буксировать «пантеры» могли либо сами «пантеры» и «тигры», либо мощные тягачи и эвакуационные танки, которых было ограниченное количество. В результате к исходу 20 июля в 39-м отдельном танковом полку числился в строю только 41 танк «пантера». 58 танков было потеряно безвозвратно, а еще 101 танк требовал ремонта, в том числе 16 — на заводах в Германии. Поскольку в документе от 16 июля отправленные в Германию танки засчитывались в безвозвратные потери, то получается, что за 4 дня отступления безвозвратные потери Т-5 возросли на 32 машины, из которых 7 попали в руки русских.

Вообще ставка на «тигры» и «пантеры» в ходе Курской битвы не вполне оправдалась. Гитлер зря откладывал начало «Цитадели», дожидаясь массового поступления танков новых конструкций. Другое дело, у него были и другие резоны медлить с «Цитаделью». Ведь, откладывая наступление на Курск, он, убедившись в намерении советского командования придерживаться пока что оборонительного образа действий, тем самым отодвигал и время неизбежного рано или поздно советского наступления.

Что касается «тигров» и «пантер», то они в июле 1943 года в какой-то мере были «избыточной роскошью». С «тридцатьчетверками» сравнительно легко расправлялись модернизированные Т-4 с длинноствольной 75-мм пушкой, которые стоили на порядок меньше, чем Т-5 и Т-6. Танков же, броня и вооружение которых требовали для борьбы с ними только «тигров» и «пантер» (а это, в сущности, лишь KB и СУ-152), в Красной Армии в тот момент было очень мало.

А ведь Ротмистров считался одним из лучших командиров-танкистов в Красной Армии. Недаром еще до Курской битвы «Красная Звезда» опубликовала статью о нем с красноречивым заголовком «Мастер вождения танковых войск». Кем же тогда были Хауссер, Гот или Манштейн? Вероятно, супермастерами. Во всяком случае, под Прохоровкой Хауссер разделал «мастера» под орех.

12 июля 5-я гвардейская танковая армия, по советским данным, потеряла 343 танка и САУ, не считая потерь частей 5-го гвардейского механизированного и бригады 2-го гвардейского танкового корпусов в районе Шахово. Это составляет 57 % от общей численности советской бронетехники, участвовавшей в Прохоровском сражении.

12 и 13 июля II танковый корпус СС безвозвратно потерял 3 танка, а еще 43 танка и 12 штурмовых орудий нуждались в долгосрочном ремонте (свыше трех недель). Это составило 21,6 % от числа боеспособных танков и штурмовых орудий, насчитывавшихся в корпусе к утру 12 июля. Если же взять численность корпуса к началу «Цитадели», когда в его составе было около 327 боеготовых танков и около 105 штурмовых орудий, то процент потерь в Прохоровском сражении составит 13,4 %. Нет данных о потерях германских САУ, а также командирских, эвакуационных и иных вспомогательных танков. Неизвестно также число танков и штурмовых орудий, после Прохоровского сражения нуждавшихся в среднесрочном ремонте.