Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - Катриона Келли Страница 54
Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - Катриона Келли читать онлайн бесплатно
Такого рода приверженность гражданственному доносительству сохранилась и в более поздних версиях биографии Павлика. Герой мог тяжело переживать виновность собственного отца, но это не мешало ему оставаться убежденным разоблачителем кулаков — укрывателей зерна в своей деревне. Пропаганда прилагала много усилий, чтобы представить донос не как постыдное, тайное наушничество, а как очистительную, общественно-полезную процедуру. Опубликованное в 1940 году пособие по педагогике инструктировало учителей, каким образом убеждать детей выступать с публичными обвинениями. Если учителю не удавалось побудить их к открытым разоблачениям, он не имел права принимать меры на основании информации, полученной в частных беседах. Кроме того, в пособии подчеркивался бескорыстный и открытый характер действий Павлика: «Учитель знакомит учащихся с героическими подвигами Павлика Морозова и других детей, охранявших и охраняющих общественную собственность от врагов народа, вредителей и показавших образцы подлинного социалистического отношения к труду и общественной собственности, пример беззаветной любви и преданности к нашей социалистической родине». Учителю также следовало проводить беседы о необходимости уважать общественную собственность.
Но стремление выставить определенные действия Павлика в качестве образца для подражания вовсе не было ни единственной, ни главной целью распространения легенды. Очень сомнительно, что власти в СССР хотели стимулировать массовое детское доносительство. Есть свидетельства того, что спецслужбы не были склонны воспринимать детей в качестве серьезных источников информации. Известен, например, такой экстраординарный случай: девочка-подросток заявила в НКВД о собственном политическом инакомыслии, после чего с трудом убедила органы арестовать ее. А когда будущий поэт Лев Друскин и его товарищи по детскому клубу в Ленинграде позвонили в НКВД и попытались защитить арестованного в 1937 году директора клуба, сотрудник органов грубо велел им не лезть не в свое дело. В сталинском обществе никогда не практиковали ничего вроде телефонов доверия для детей, распространенных сегодня во многих западных странах и в России. Не существовало такого номера, который можно было бы набрать, чтобы заявить на папу или на кого-то другого. Доносы детей друг на друга как средство поддержания школьной дисциплины поощрялись, к доносам же, за которыми стояло соперничество со взрослыми за авторитет и право участия в политической жизни страны, относились с глубоким подозрением.
В общем и целом можно сказать, что Павлик Морозов являлся одновременно и чем-то большим, и чем-то меньшим, чем просто пример доносительства. Он олицетворял модель поведения пионера, которую школьная учительница из книги Яковлева разъясняла классу: «Настоящий пионер тот, кто учится очень хорошо, поддерживает дисциплину, работает в отряде, читает книги и газеты. Настоящий пионер — всем пример». И в то же время подчеркивалось, что Павлик — не просто пример для подражания; его героизм недостижим, его подвиг нельзя повторить в обычной жизни; патриотизм и гражданский долг Морозова возвысили его до таких вершин, откуда нет возврата. В 1934 году «Правда» опубликовала статью, в которой история Павлика начиналась со слов «убитый дедом», чтобы сразу было понятно: мертвый герой отличается от живых читателей рассказа про него. «Пионерская правда» к шестой годовщине смерти мальчика сделала такое обобщение: «Все советские ребята хотят быть похожими на Павлика Морозова, они готовы отдать все свои силы, а если нужно, то и жизнь, за любимую родину». Павлик — яркий пример детской «революционной сознательности и мужества», он совершил высший акт самопожертвования, отдав за идею свою жизнь. Именно невероятность его героизма и вызывала такое восхищение.
В детской литературе XX столетия, как это отметила Элисон Лури, гибель главного героя встречалась редко и только в исключительных случаях. В позднесоветскую эпоху смерть была одной из тем, которые детские издательства считали совершенно несовместимыми с их читательской аудиторией. В 1920-х годах советская литература — при всей ее горячей неподкупности в некоторых других аспектах — также придерживалась этого правила. Произведения для детей более старшего возраста часто рисовали мир в невыносимо мрачных красках. Так, в повести Виталия Бианки «Карабаш» любимая собака героини умирает от бешенства, а в повести Александра Неверова «Ташкент — город хлебный» маленький мальчик, спасаясь от голода 1921 года, прошел пол-Евразии, пережил по дороге смерть своего еще более юного попутчика, чтобы в конце концов, добравшись до Ташкента, на который возлагал несбыточные надежды, с горечью воскликнуть: «Неужели здесь тоже голодают?!» И все-таки главный герой всегда выживал.
Смерть политических героев была исключением из правил, перед ними неистово преклонялись с первых дней революции. В 1920 году одна школьница написала в издававшуюся местным отделением Пролеткульта газету о том, как глубоко потрясли ее похороны большевиков — политических жертв: «Не раз мне приходилось присутствовать на похоронах даже близких мне людей, но ни разу я не испытывала того чувства, которое наполняло меня на похоронах тов. Жаброва. Не мелкое чувство жалости, нет! я даже завидовала тому, что он сумел бороться и так славно погибнуть за лучшее будущее». Смерть Ленина в 1924 году вызвала общенациональную скорбь, вместе со взрослыми скорбели и дети, которым школьные учителя давали на уроках задания писать стихи и рисовать картинки в память умершего вождя. Почести отдавались не только погибшим взрослым, но и детям. В мае 1925 года, например, пионерский отряд в Свердловске отмечал День Морфлота. На торжестве произносились речи о Коминтерне, а также были организованы «похороны октябренка» на основе дидактического материала о «старых и новых похоронах» [175].
В начале 1930-х годов смерть юного героя стали регулярно описывать в произведениях, рассчитанных на детскую аудиторию. Помимо фильма Николая Экка «Путевка в жизнь» [176] можно вспомнить поэму Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки»: умирающая Валентина бросает вызов своим родителям и, вместо того чтобы перекреститься, слабой рукой отдает пионерский салют:
Но вершиной прославления детской жертвенности стала повесть «Военная тайна» (1933) Аркадия Гайдара, в прошлом мальчика-партизана Гражданской войны, а теперь — самого популярного автора приключенческих книг для детей 1930-х годов.
«Военная тайна» печаталась с продолжением в «Пионерской правде» в течение нескольких месяцев после репортажей о Морозове. Эта волнующая повесть, которая на протяжении пяти десятилетий оставалась неотъемлемой частью школьной программы, состоит из двух захватывающих нарративов, вставленных один в другой по принципу «история в истории», и оба они посвящены героической смерти. Обрамляющий нарратив, развлекательное повествование о детях, отдыхающих в летнем пионерском лагере на южном морском побережье, неожиданно принимает трагический оборот, когда одного из детей — Альку, сына инженера-коммуниста, работавшего на строительстве неподалеку, убивает брат коррумпированного мастера, недавно посаженного за воровство отцом Альки. Историю внутри этой истории рассказывает сам Алька (вместе с Натой, пионервожатой), и, таким образом, она работает как косвенное пророчество его смерти. Ее содержание таково: после того как воинственные буржуины напали на мирный Советский Союз, весь народ поднялся на защиту своей родины. Когда все взрослые ушли воевать, юный Мальчиш собрал в подмогу взрослым отряд мальчиков и ушел с ним на фронт. Один только вероломный Плохиш отказался присоединиться к отряду, а позже оказался виновником того, что Мальчиш был схвачен буржуинами. В плену врагов Мальчиш погибает под пытками, но не выдает военной тайны. Его хоронят со всеми военными почестями, а памятник ему становится общенациональным местом поклонения:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии