Макиавелли - Никколо Каппони Страница 54

Сколько людей погибло во время осады и разграбления города, сказать трудно. Примерное число жертв составляет от 50 человек до 6 тысяч. Вероятно, истинное число где-то посередине: возможно, к 2 тысячам ополченцев, «павших, спасаясь бегством и моля о пощаде», как писал Франческо Гвиччардини, следует прибавить горожан, пытавшихся защитить себя, свои семьи, собственность и честь. Ответственность за их гибель всецело лежала на Содерини, хотя объективно в их смерти отчасти повинна политическая система Флоренции в целом.

Едва вести о случившемся достигли Флоренции, по городу прокатилась волна паники. Ополчение потерпело поражение в Прато, и уже никто не мог гарантировать, что то же самое не повторится при штурме Флоренции. В замешательстве правительство отправило Бальдассарре Кардуччи переговорить с вице-королем. По возвращении Кардуччи доложил, что Кардона хочет, чтобы ему выплатили 150 тысяч дукатов и позволили Медичи вернуться во Флоренцию. Также посол рассказал об увиденном в городе, преувеличив масштабы разрушений, и его слова лишь усилили ужас флорентийцев, опасавшихся той же участи. «Итак, можно с уверенностью сказать, — комментировал события Франческо Веттори, — что даже такой враг Медичи, как мессер Бальдассарре, приложил куда больше усилий для их возвращения во Флоренцию, чем любой из их ближайших друзей». Вечером 30 августа Совет Восьмидесяти предложил Содерини согласиться на условия вице-короля. Гонфалоньер уже собрался подать в отставку, но Синьория его отговорила.

Однако на следующий день все круто изменилось: во дворец правительства ворвались четверо молодых аристократов — Антонфранческо дельи Альбицци, Паоло Веттори (брат Франческо), Бартоломео Валори и Джино Каппони — и пригрозили убить Содерини, если тот не уйдет в отставку. Гонфалоньер растерялся, и тогда Альбицци схватил его за мантию и потребовал выпустить из тюрьмы всех, кого арестовали несколькими днями ранее. Содерини понял, что остался в одиночестве, и тут же принял их условия. Он слышал крики разгневанной толпы, собравшейся возле дворца. Вызвав Макиавелли, гонфалоньер велел привести Франческо Веттори. Содерини стремился вытребовать позволение покинуть город живым и невредимым, и прибывший вскоре Веттори все же сумел убедить противников Содерини отпустить его с миром. Франческо вызвался проводить его до дома, и вдвоем они покинули дворец.

Некоторые члены правительства едва сдерживали радость, наблюдая за уходом Содерини. С гонфалоньером едва не случился припадок, когда он дошел до моста Санта-Тринита, и он попросился в расположенный неподалеку дом Веттори. Следующей ночью Франческо тайно вывез Содерини из Флоренции и сопровождал гонфалоньера до самой Сиены. Тем временем были созваны коллегии и магистраты, которым надлежало решить его судьбу. Первоначальное предложение отстранить его от должности было отклонено, однако Веттори предостерег власти об опасности, которая в этом случае могла угрожать Содерини, и тогда ходатайство одобрили.

1 сентября во Флоренцию прибыл Джулиано де Медичи. Он был в традиционном флорентийском платье и шел по улицам без охраны. Столь скромное поведение было более чем оправдано, если учесть, что одно лишь упоминание о Медичи приводило многих горожан в ярость; и хотя ряды паллески (palleschi) ежечасно множились, Джулиано и его брат-кардинал понимали, насколько слабы пока что их позиции. Большинство флорентийцев, не считая незначительного числа фанатичных приверженцев Медичи, было согласно жить под властью Содерини, а их верность любому новому правительству была продиктована скорее выгодой, нежели политическими убеждениями. Никто не мог поручиться, что после ухода испанцев Медичи сумеют удержаться во Флоренции, а пока что Джулиано и кардиналу нужно было хотя бы сделать вид, будто они поддерживают республиканскую конституцию.

По этой причине, когда в правительственный дворец прибыл вице-король и, заняв место гонфалоньера, выступил с обращением в поддержку Медичи, власти решили обсудить политические реформы на совещательном комитете, куда также входил Джулиано. Комитет предложил урезать срок полномочий гонфалоньера до одного года и, кроме того, увеличить число заседателей в Совете Восьмидесяти, а также повысить жалованье чиновникам. 6 сентября ходатайство одобрил Совет Восьмидесяти, а на следующий день — Большой Совет, причем в обоих случаях с небольшим перевесов голосов. Гонфалоньером стал Джованбаттиста Ридольфи, считавшийся умеренным сторонником Савонаролы и связанный с Медичи кровными узами. Внешне структура правительства существенно не изменилась. Однако никто не питал иллюзий насчет того, что это решение принято навеки и Медичи откажутся от своих притязаний. Сам Ридольфи это прекрасно понимал. Обращаясь к горожанам, пришедшим выразить сомнения в истинных намерениях Медичи, он сказал: «И как же, по-вашему, нам поступить? Враги затолкали нас в просмоленную бочку и легко выбьют нас наружу вместе с пробкой». Ридольфи и другим флорентийцам оставалось только ждать.

Новый закон вызвал недовольство почти всех горожан, но больше других негодовали ярые паллески, считавшие его политической подачкой. Более того, стало известно о предложении вице-короля вернуть на пост Содерини, некоторые решили, что с помощью этой уловки испанцы хотели посеять в городе непримиримую вражду, а затем атаковать Флоренцию. Под угрозой оказалась не только независимость города, но и власть Медичи, однако их самые верные сторонники сплотились вокруг кардинала Джованни и убедили его принять соответствующие меры. 14 сентября кардинал во главе нескольких тысяч наемников въехал в город, и народ встречал их шествие рукоплесканиями. Спустя два дня Джулиано с друзьями проник в правительственный дворец, спрятав под одеждой оружие, а на близлежащей площади в это время собирались солдаты кардинала. По сигналу все, кто находился в здании, выхватили оружие и потребовали срочного созыва парламента.

После столь неожиданной демонстрации силы правительству ничего не оставалось, как подчиниться. Под угрозой расправы горожане проголосовали за созыв бальи для пересмотра конституции. Излюбленный трюк Медичи вновь сработал, но кардинал позаботился о том, чтобы в новый орган вошло как можно больше людей умеренных взглядов. Ему понадобились не просто опытные политики: дело в том, что единодушное решение наиболее видных и состоятельных горожан гарантировало Медичи политическое выживание.

Первой жертвой преобразований пал Большой Совет: после недолгих дебатов балья решила восстановить конституцию 1494 года. Значительная часть граждан, хоть и сохранив избирательные права, все же лишилась былого влияния, которое обрела после изгнания Пьеро де Медичи, а на глазах «плакс» пошли прахом реформы обожаемого ими Савонаролы. Но Медичи не могли угодить всем и потому рассчитывали, что поддержка «порядочных людей» (uomini dabbene) в итоге будет куда важнее одобрения ремесленников из среднего класса, который и составляли костяк главного совета республики.

Макиавелли, похоже, двигался по течению. В письме некоей «благородной даме», написанном после 16 сентября, он досконально изложил все события вплоть до созыва бальи, завершив словами: «Город и вовсе обезмолвел, надеясь жить при их [Медичи] поддержке с тем же достоинством, что и во времена их счастливейших воспоминаний, когда правил Лоренцо Великолепный». Подобные речи были не совсем к лицу стороннику республики, но Макиавелли и вправду нечего было бояться, пусть даже многие считали его сторонником Содерини. Однако с 7 ноября по распоряжениям Синьории он лишился всех постов и привилегий, ему на год запретили покидать владения Флоренции и входить во дворец правительства, а также потребовали внесения крупной суммы в качестве залога о надлежащем поведении. Аналогичным репрессиям подвергся и Бьяджо Буонаккорси. Поскольку они с Никколо оказались единственными, кто лишился работы в канцелярии, было бы вполне уместно спросить, что же все-таки происходило в течение двух месяцев после государственного переворота.