Вавилон. Расцвет и гибель города Чудес - Джеймс Веллард Страница 54

Зловредная болезнь поразила меня…

Сравните это со строками, случайно выбранными из Книги Иова. Разве это простое совпадение? Заимствовал ли еврейский автор (если он был евреем) не только тему, но и слова семитского оригинала? А может, Книга Иова представляет собой перевод, сделанный еврейским пленником, как предполагает исследователь Н.Х. Тур Синаи? В любом случае чувство, подобное тому, что возникло при чтении вышеприведенного шумерского отрывка, возникает и при чтении ветхозаветной Книги Иова.

Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня

чуждаются меня.

Покинули меня близкие мои,

и знакомые мои забыли меня.

Ночью ноют во мне кости мои и жилы мои

не имеют покоя.

С великим трудом снимается с меня одежда моя;

края хитона жмут меня.

Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою

враждуешь против меня.

Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

(И т. д.)

Недавние открытия и переводы шумерских и аккадских текстов, похоже, подтверждают, что в Книге Иова содержатся прямые заимствования из распространенных поэм наподобие версий «Поэмы о невинном страдальце» и так называемого «Вавилонского экклезиаста» или «Пессимистического диалога между хозяином и слугой». Сходство между разными поэмами настолько велико, что трудно не признать, что в основе всех их лежит шумерский плач. Более важно то, что месопотамское мировоззрение – поклонение требовательным богам, готовность к страданиям, необходимость смирения перед высшими силами, фатализм истинно верующего – отражено и в еврейской религиозной мысли, такой, какой мы ее знаем из Ветхого Завета, гневный и ревнивый Бог которого часто мстит за грехи отцов в третьем и даже четвертом поколениях.

Явно выраженное самоуничижение, граничащее с паранойей, является результатом глубокого личного страха перед грозным божеством и отражает суть основных доктрин восточных религий. Причем в это понятие входят и слезы, которыми стараются смыть умышленно или неумышленно совершенные грехи, плач и вздохи, низкие поклоны, падение ниц на землю – все то, что совершает раб в присутствии деспота. Такое поведение пришло в западную культуру явно не из Греции, ибо греки к богам обращались более трезво, доброжелательно, сдержанно и до некоторой степени отстраненно. Ни одному греку не пришло бы в голову заслужить благосклонность божества тем, чтобы рыдать, кататься по земле, покрывать себя рубищем и посыпать голову пеплом; никогда бы классический грек не назвал себя рабом, даже «рабом Божиим» (ό δούλος θεοΰ) – эта надпись часто встречается на христианских гробницах раннего периода.

Можно обозначить еще две особенности, характерные для мышления вавилонян, равно как иудеев и христиан, но чуждые грекам и римлянам. Первая служит как бы противовесом страху перед божеством; это стремление подольститься к нему, подобно тому, как непослушный и хитрый ребенок старается заслужить благосклонность сурового отца. Такое самоуничижение в присутствии бога часто находит отражение в вавилонской литературе, а впоследствии в еврейских псалмах и христианских гимнах. По отношению к Таммузу, например, применяют льстивые эпитеты «Господин с нежным голосом и блестящими глазами»; еврейского Яхве называют «желаннее золота, слаще меда и медовых сот»; в христианских гимнах викторианской эпохи Христос описывается как мягкий и смиренный, возлюбленный муж, друг, пастырь, царь и т. д. Такой характер выражения чувств, свойственный восточному мироощущению, был чужд европейцам, которые с распространением христианства заимствовали его у Среднего Востока, наряду с ритуалами, ладаном, падением ниц, вкушением тела умершего бога и даже священным браком – всем тем, что представляло собой типичные проявления вавилонского культа.

То же самое можно сказать и о второй черте, перенятой Западом после победы христианства над язычеством. Речь идет о фанатизме в его разнообразных проявлениях не только в религии, но также в политической и общественной сферах. Такой фанатизм исходит из уверенности в превосходстве своего национального бога над всеми другими богами. Отсюда следует, что культы других богов нужно уничтожать вместе с их почитателями – такие идеи конечно же были совершенно чужды грекам и римлянам. Но для месопотамских религий это был основной фундаментальный принцип, и, следуя ему, приверженцы того или иного культа стирали с лица земли целые народы, не щадя даже грудных детей. Именно из-за такого фанатизма Ашшурбанапал, прежде называвший себя «Сострадательным», похваляется, что вырвал языки у вавилонских повстанцев, расчленил их тела на мелкие куски и бросил остатки собакам, свиньям и хищным птицам. Позже христиане, как ассирийцы и евреи до них, хотя и в более мягкой форме, но признавали необходимость искоренения врагов во имя славы своего бога.

Таким образом, мы видим, что Вавилон, от которого в наши дни осталось всего лишь несколько холмов в удаленном районе Месопотамии, оказал поистине величайшее воздействие на наш образ мышления – особенно в том, что касается войн, одной из основных черт нашей цивилизации. Стремясь уничтожить врагов ради правого дела, мы обращались к Господу почти с таким же рвением, что и вавилоняне к Мардуку или израильтяне к Яхве.

В то же время было бы крайне неосмотрительно приписывать дальнейшее развитие культуры влиянию только какой-то одной древней цивилизации. Единственное, о чем с уверенностью можно заявить, – это то, что история западного мира берет свое начало в Месопотамии. Ведь основные черты нашей цивилизации – урбанизация, земледелие, религиозные принципы и моральные установки, законы и письменность – существовали уже в Шумере приблизительно пять тысяч лет тому назад. Из Шумера эти достижения попали в Вавилон, а оттуда распространились по всему Среднему Востоку и Евразии. Однако попытки проследить прямые культурные связи между Вавилонией и возникшими позже европейскими цивилизациями сопряжены с определенными трудностями. Согласно одним исследователям, связи эти обширны и непосредственны; другие же считают, что прямые связи практически не наблюдались. Сторонники первой гипотезы утверждают, что культурное наследие передалось нам через хеттов, контактировавших, с одной стороны, с Вавилонией, а с другой – с Эгейским миром. Их противники указывают на такие географические препятствия, как пустыни между Месопотамией и странами Средиземноморья.

Но, несмотря на все наше культурное сходство с Шумером, Вавилоном и Ассирией, для нас они остаются чем-то чужеродным. И так же к ним относились афиняне, которых отделяло от великих империй древности всего несколько столетий, если не десятилетий. И хотя Вавилон в результате открытий, сделанных в XIX в., занял свое достойное место в истории, интерес широкой публики к нему постепенно угас. Во всяком случае, сегодня он несравним с энтузиазмом столетней давности, когда мгновенно разошлось около 10 тысяч экземпляров книги Генри Лэйярда «Ниневия и ее остатки», причем десятки тысяч человек заказывали ее в библиотеках. В наше время Ниневия, Вавилон и другие города, чьи имена известны лишь специалистам, вновь стали лишь полузабытым эпизодом в истории человечества, имеющим некоторое отношение к апокалиптическим пророчествам Ветхого Завета.