Суд волков - Жеральд Мессадье Страница 54

– Анжела уступила ему, потому что он красив? – спросила она.

– Я знаю свою сестру. Она уступила ему из-за его изящества.

– Его изящества… – повторила Жанна.

– Изящества, да. Она угадала в нем мужчину, не похожего на тех, кто видит в любви одно лишь спаривание и в постель идет как к столу.

– Что же делает мужчин другими?

Он на мгновение задумался.

– Сознание, что им не угрожают постоянно голод и смерть. Две эти опасности делают мужчину примитивным и грубым. Впрочем, и женщину тоже. У таких мужчин нет времени для тонких чувств. Они бросаются на женщину так, словно составляют завещание перед петлей или плахой.

Она засмеялась. Да, подумала она, это точно относится к Монкорбье, вечно голодному, словно ободранный волк.

– А я? – спросила она.

– Как супруга Жака ты была наполовину моей, – сказал он лукаво.

– Что? – вскричала она почти с негодованием.

– Я знал мнение Жака о тебе: если ради тебя он отрекся от своей веры, значит, считал, что ты обладаешь необыкновенными достоинствами. Мне очень повезло, что и я смог убедиться в этом.

– И ты ждал все это время?

Она вдруг вспомнила, что Жозеф не покидал ее ни на один день с того момента, как уехал Жак, и отправился с ней в Анжер, хотя у него не было таких причин, как у нее, искать убежище.

– Я подумал, что тебе будет легче, если рядом окажется преданный друг, – сказал он.

– И ты не испытывал потребности признаться раньше?

Он помолчал. Затем ответил очень серьезно:

– Жанна, ты принадлежишь миру, где принято навязывать свою волю. Навязывать идеи. И навязывать свое тело. Где начинают войну с целью что-то навязать. Это не мой мир И это не был мир Жака.

Она вспомнила его речи у Рене Анжуйского, которые так удивили и развеселили короля: он не желал навязывать свои идеи. И самого себя. Он был полной противоположностью Франсуа де Монкорбье, который взял ее силой.

Но Монкорбье исчез из ее жизни. А Жозеф был с ней, как и память о Жаке.

– Я не верю, что судьбу можно принудить, – сказал он задумчиво, словно размышляя вслух. – Но, видя, как ты бесконечно терзаешь себя, я подумал, что надо тебя попросить взглянуть на меня.

Нежная доброта, которую она так ценила в Жаке, у него достигла крайних пределов. Его деликатность пронзала душу.

– Штерны и в самом деле необыкновенные люди, – сказала она.

Впервые она произнесла прежнюю фамилию мужа.

– Они стараются быть цивилизованными, – отозвался он. – Один из наших мудрецов, Маймонид, цитируя Аристотеля, написал, что нам следовало бы стыдиться чувства осязания, поскольку им обладают и животные. Я не хотел быть животным с тобой.

– И, однако, ты удивительный любовник! – со смехом воскликнула она.

– Я хотел телом своим сказать тебе нечто иное, – ответил он, склонив голову.

Он ни разу не произнес слово "любовь". Она была поражена. Впервые в жизни мужчина укротил ее своим умом.

Возможно, она ничего не понимала в жизни. Ни в своей, ни в чужой. Даже Жак, тоже, несомненно, верный завету ничего другим не навязывать, столь многому ее не научил.

– Но что сказал бы Жак? – спросила она.

– Он был бы оскорблен, если бы я не сделал того, что сделал.

Она покачала головой, в очередной раз не понимая, что он имеет в виду.

– Это один из еврейских законов, закон левирата. Когда мужчина умирает или пропадает без вести, брат обязан принять в наследие его жену.

Она не стала говорить ему, что он больше не еврей. Это мистическое наследие слишком многое значило для нее. Оно вернуло ее к жизни.