Сестры-близнецы, или Суд чести - Мария Фагиаш Страница 54

— Ты можешь вспомнить этого обер-лейтенанта фон Ранке? — спросила она мужа. — На моей танцевальной карточке стоит его имя, значит, я танцевала с ним. Но то, что он шлет мне розы…

Ганс Гюнтер бросил на нее насмешливый взгляд.

— Наверное, он поспешил заявить о своих правах. Ты же знаешь, тут главное не опоздать.

«Что это значит?» — Или она что-то не расслышала?

— На твоем месте я бы к нему присмотрелся. Может быть, он и подойдет в качестве преемника твоего дружка Каради. По крайней мере, он не еврей.

Пораженная в самое сердце, она смотрела на него.

— Надеюсь, это ты не всерьез… — Она судорожно сглотнула. Их взгляды встретились.

— Алекса, ради бога. Мы живем, в конце концов, в маленьком городке, так что, пожалуйста, будь осторожна и осмотрительна. Ранке слывет здесь кем-то вроде чудака. Тем не менее он убил своего лучшего друга. Хотя и на дуэли…

Реакция Ганса Гюнтера привела ее в ужас. Она смотрела на него как на чужого. Наконец она снова обрела голос.

— Осторожность? Осмотрительность? О чем ты вообще говоришь, Ганс Гюнтер?

Он скривил губы в иронической улыбке.

— Давай не будем. Я пошутил. Но хотел бы сказать, что мужчины с такой репутацией, как у фон Ранке, вызывают у многих женщин просто патологическую симпатию.

— Уверяю тебя, Ганс Гюнтер, я к их числу не принадлежу. Ты же знаешь, я люблю тебя и никого другого.

— Я только пошутил. — Он ласково погладил ее по плечам.

— С чего тебе в голову пришел именно Каради?

— Просто так.

— Вот ты снова увиливаешь от ответа. Ты всегда так делаешь. Просто увиливаешь… — Она зажмурилась, чтобы не видеть, как он забавляется ситуацией.

— Я вовсе не увиливаю.

— И все-таки ты бываешь так далек от меня. Не надо, ты же знаешь, как ты мне нужен… я должна знать, что ты меня все еще любишь, что я что-то для тебя значу. — Она замолчала, потому что он повернулся, чтобы уйти. — Ганс Гюнтер! — крикнула она вслед, но он уже вышел.

В последующие несколько дней между ними царила какая-то напряженность, которую Алекса не могла объяснить. С тех пор как они переехали в дом, они больше не встречались после обеда в кондитерской Кольберта. Она спала по утрам долго, он же завтракал уже в шесть часов и шел прямо в казарму. Они виделись друг с другом только за обедом и по вечерам. Он трудился над рефератом, с помощью которого надеялся попасть в Генеральный штаб. Речь шла о преимуществах разведывательного патрулирования с воздуха по сравнению с подразделениями велосипедистов.

После службы Ганс Гюнтер закрывался в своем кабинете и виделся с Алексой только в обед, который протекал в обществе фрейлейн Буссе. Если по вечерам они оставались дома, он так же работал в кабинете. Когда он наконец поднимался наверх, Алекса часто уже спала. Ей стало казаться, что он избегает оставаться с ней наедине.

Примерно неделю спустя после получения букета роз Ганс Гюнтер внезапно заговорил об этом.

— Ты поблагодарила фон Ранке за цветы?

Совершенно не ожидавшая этого вопроса Алекса опустила вилку.

— Нет, разве я должна?

Он осуждающе посмотрел на нее.

— Конечно, что за вопрос.

— Почему это я должна его благодарить? Я вообще о нем больше не вспомнила ни разу.

— Напиши ему. Манеры, любовь моя, — не забывай о них.

Фрейлейн Буссе делала вид, что целиком занята мясом на своей тарелке, но была вся внимание.

— Я даже адреса его не знаю, — попыталась возразить Алекса.

— Я дам его тебе. — И, обращаясь к экономке, сказал: — Пожалуйста, фрейлейн Буссе, напомните моей жене, чтобы она написала это письмо.

Это было нечто совершенно новое. Замечания, указания, предложения теперь Алекса получала только через фрейлейн Буссе. От нее же Алекса узнала, что к ним на вечер ожидаются генерал Хартманн с супругой. В списке гостей она обнаружила и фамилию Ранке. Вычеркнуть его из списка она уже не могла — приглашения были разосланы.

За день до приглашения Ранке оставил свою визитную карточку, не делая попытки быть принятым. Когда она увидала его на вечере, то сразу узнала молодого человека, с которым танцевала на балу у генерала. Она даже его костюм вспомнила — тюрбан, расшитый жилет поверх белой рубашки и боснийские шаровары. В своей парадной форме он выглядел мужественно и неброско. Алекса постоянно ловила на себе его мечтательный восторженный взгляд. Как хозяйка приема она обязана была игнорировать его отчаянные попытки привлечь ее внимание, но он зашел так далеко, что увел ее от генерала, когда тот танцевал с ней.

— Я ничего не могу с собой поделать, я боготворю вас, — шептал он ей, когда она журила его за это.

Что может подумать генерал? В нее влюблялись многие, но ни один до сих пор так не терял голову, и она спрашивала себя, уж не выпил ли он лишнего?

— Не прижимайте меня к себе, на нас смотрят.

— Мне это безразлично.

— А мне отнюдь нет. Я замужем, и причем счастливо.

— Это не имеет значения.

Она изучающе посмотрела на него — правильные черты лица, прямой нос, слегка выступающий подбородок, полные, мягкие губы под ухоженными усиками. Только глаза с длинными шелковистыми ресницами выпадали из этого ничем не примечательного лица. Они лежали глубоко, и взгляд их был застывший и жесткий. «Глаза убийцы», — подумала она.

— Поймите меня правильно, господин обер-лейтенант, — сказала она. — Ваши розы были просто сказочными. И вы мне также симпатичны, но если вы будете здесь строить из себя гимназиста, я больше никогда не скажу вам ни слова.

— Но я так люблю вас, — залепетал он. К своему удивлению, она увидела слезы в его глазах. Он не заметил, что музыка уже умолкла, и продолжал кружить ее. Она высвободилась от него.

— Помните о том, что я вам сказала: никаких глупостей! — Она попросила отвести ее к дамам — женам командиров и провела там остаток вечера, стараясь держаться от назойливого кавалера подальше.

Когда Ранке на следующий день сделал обязательный визит, Алекса попросила фрейлейн Буссе передать, что она сегодня не принимает.

Он, очевидно, принял всерьез ее предупреждение, потому что при следующих коротких встречах вел себя безукоризненно. Ему удавалось устроить так, чтобы его приглашали повсюду, где были Годенхаузены, что само по себе было удивительно, так как кавалерия, считавшая себя элитой войск, держалась обычно особняком. По-видимому, он стремился завоевать репутацию у пожилых дам гарнизона. Алекса слышала, что на его письменном столе стояла одна-единственная фотография — его матери и что последний отпуск он провел с матерью, гуляя с ней по горным туристическим маршрутам. Такая сыновняя любовь — довольно редкое явление среди молодых людей — снискала ему доверие у офицерских дам, особенно у тех, у кого дочки были на выданье.