Варварские нашествия на Западную Европу. Волна вторая - Люсьен Мюссе Страница 53

До 800 г. Англия почти не имела городов, достойных этого наименования, кроме юго-востока (там находились порты, вроде Хэмвича или Лондона, или столицы — как Кентербери или Винчестер). После прихода викингов она полностью преодолела свое отставание от континента в сфере урбанизации. Всю страну покрывает плотная сеть городов, одни из которых непосредственно основываются или восстанавливаются завоевателями, а другие строятся англичанами, чтобы служить оплотами сопротивления (бурги, заложенные Альфредом Великим и королевой Мерсии Этельфледой). Возрождаются античные поселения — например, Честер в 907 г., развивается и целый ряд новых, причем все они более или менее укреплены. Там вводится королевская администрация, и английское общество начинает изменяться (эта перемена не была мгновенной. В новых бургах центральной Англии уже давно начала развиваться собственно городская экономическая деятельность, и эта городская структура, возникшая в X в., долгое время оставалась нестабильной. Вильгельм Завоеватель, должно быть, придал ей заметные штрихи, переведя в эти города епископские кафедры из местностей, которые пришли в упадок). Это один из узловых моментов истории острова.

То, что в нескончаемых войнах IX и X вв. саксонская аристократия претерпела очень тяжкие испытания, достаточно ясно показывают нарративные и литературные источники. На каждой их странице можно прочитать имена принцев или элъдорменов, павших в бою; сама королевская династия Уэссекса едва не пресеклась. Однако к 1066 г. правящий класс был уже восполнен, а его численность значительной. Это стало возможным исключительно благодаря обильным вливаниям датской крови. Размах этого процесса подтверждается несколькими соображениями: половина англосаксонской знати приняла скандинавские имена; в Северной Англии происходит чрезвычайно сильная варваризация образа жизни местной аристократии (очень яркий свет проливает на это своеобразная латинская сага, посвященная династии англо-датских ярлов Нортумберланда); скандинавские скальды были востребованы в Англии примерно до середины XI в.; наконец, вплоть до битвы при Гастингсе охрана королевской особы была препоручена корпусу хускэрлов, сформированному по датскому образцу и из датчан. Едва ли будет преувеличением сказать, что в 1016–1066 г. Англией, вне зависимости от того, кем номинально был ее король — датчанином или англичанином, — фактически управлял датский или ассимилированный датчанами правящий класс. Общественное мнение не всегда охотно смирялось с подобным положением вещей: известен не один случай, когда в начале XI в. англичане бойкотировали новых датских господ и вынуждали их к бегству или перепродаже своих земель; ироническое удовлетворение хронистов, когда они сообщают о таких эпизодах, очевидно. Именно благодаря этим настроениям Эдуард Исповедник смог какое-то время сопротивляться влиянию партии Гарольда. Что касается предшествующего периода, от Эдуарда Старшего до Этельреда II, то, несмотря на единого правителя, тогда наблюдалось настоящее разделение между фактически саксонской аристократией юга и датской аристократией севера.

Эволюция сельского общества гораздо более спорна. Традиционный тезис, энергично сформулированный Стентоном, гласит, что целый класс свободных земледельцев северной Англии, обычно называвшихся сокменами, жил по скандинавскому праву и в большинстве своем состоял из потомков датчан. По мнению этого ученого к юго-западу от разграничительной линии, проведенной между владениями Альфреда и Гутрума, этот класс не существовал, а начало ему было положено дележом земли между датскими воинами в 877 году. Опровергая этот взгляд, два современных автора, Р. X. С. Дэвис и П. X. Сойер, считают его ошибочным: сокмены были редкостью в самых датских графствах, Йоркшире и Дербишире. Их почти невозможно обнаружить в древнем датском королевстве в Восточной Англии. Контраст же между юго-западом и северо-востоком Англии возник еще до прихода викингов. Короче говоря, сокмены являлись уцелевшими представителями англосаксонского среднего класса, которых датское завоевание освободило от гнета аристократии, а в XI в. снова прибрало к рукам королевское правительство. Влияние викингов было лишь очень косвенным. В пользу этого говорит и то, что у скандинавов не было института, похожего на соку. Участки земли, названные на скандинавский манер (манслот, «доля одного человека», тенманлот, «доля 10 человек»), очень редки и встречаются почти исключительно в Восточной Англии.

Ни одна страна, подвергшаяся скандинавской колонизации, не становилась объектом столь углубленного топонимического и антропонимического исследования как Область датского права. Были составлены точные карты плотности населения, с учетом даже названий сельской местности. Казалось, специалисты пришли к согласию: первая волна викингов покрыла северо-восток Англии плотным слоем, который в нескольких местах почти стер нижележащие пласты. И именно тогда молодой историк, П. X. Сойер, заявил эффектный протест.

Мы говорим о том, что Англии не давали покоя «армии». Но хорошо ли мы знаем, что представляла собой армия того времени? Законы Янэ точно указывают, что армия должна насчитывать минимум… 35 человек! В морских сражениях периода правления Альфреда, о которых мы располагаем надежными сведениями, сталкивались от 4 до 23 кораблей, в то время как анналы, повествуя в расплывчатой манере, говорят о 200, 300 или 350 судах! В целом, датская армия IX в. состояла всего-навсего из нескольких сотен людей. Иными словами, она была не способна к колонизации одновременно вширь и вглубь. Когда же эта колонизация действительно началась, то она стала возможной лишь благодаря постепенной иммиграции датчан, позднейшей по отношению к завоеванию; и, безусловно, плотность заселения Англии скандинавами не стоит преувеличивать. Сохранение датского наречия до конца XI в. (или даже еще позже) объясняется близостью этих двух языков, а также, несомненно, присутствием в Англии существенного женского элемента из Дании. В пользу этого скептицизма говорит и археология, которая не выявила ничего, кроме ничтожного количества датских языческих захоронений. Итак, историков не должны вводить в заблуждение последствия волны викингских набегов IX в.; им, напротив, следовало бы, скорее, подумать об «эффекте второй волны» XI века. Обычно о нем вспоминают только по отношению к аристократии.

Такова умышленно категоричная позиция Сойера. Топонимисты считают ее не выдерживающей критики, ведь массированное проникновение скандинавских элементов в микротопонимию должно свидетельствовать о наличии густого сельского населения в Англии, прибывшего из Скандинавии. Это похоже на правду. Однако Сойеру по-прежнему принадлежит заслуга того первого потрясения, которое он вызвал. Трудно оспорить ту роль, которую он отводит миграциям, происходившим после IX века. Не менее убедительны его замечания по поводу того, что избитые скандинавские термины, вошедшие в локальный английский (как, например, toft, «построенная ограда»; thveit, «распашка нови, луг»; lundr, «мелкий лес») вовсе не являются убедительными доказательствами. Впредь критике придется стать более взыскательной, особенно в том, что касается государственных институтов, поскольку многие традиционные взгляды в этой области, например, в отношении Нормандии, достаточно бессодержательны.

Проще прийти к согласию по поводу национальности нападавших и поселенцев. Как и во всем мире викингов, банды, высаживавшиеся в Англии, были очень неоднородными. Скандинавские рунические надписи свидетельствуют о широком участии шведов в операциях Свена и Кнута Великого, но речь, по-видимому, идет только о наемниках, вскоре уволенных. В том, что касается колонизации, дискуссия ограничивается датчанами и норвежцами; причем первые более отчетливо вырисовываются на страницах нарративных источников, участие же в колонизации вторых возможно проследить только прибегнув к ономастическим исследованиям.