Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль Страница 53

Армия Сигиберта заняла позицию перед Турне, однако не пыталась штурмовать стены. Варварские армии умели строить осадные орудия, но, похоже, не целиком унаследовали таланты римлян в деле осадного искусства. Тем не менее два наших информатора, Григорий Турский и Марий Аваншский, утверждают, что неравенство сил делало исход осады очевидным. Достаточно было дождаться, чтобы свое дело сделал голод.

За стенами и сам Хильперик сомневался в своих шансах спастись. Когда его жена Фредегонда этой осенью 575 г. родила мальчика, Хильперик велел немедленно крестить ребенка, хотя следовало бы дождаться Рождества — первой канонической даты для церемоний такого рода. Кроме того, король потребовал от епископа Турне стать крестным отцом новорожденного: если бы город пал, долгом епископа было бы защитить крестника. Поскольку судьба мальчика представлялась тем не менее весьма неясной, его назвали Самсоном. Это имя, нехарактерное для Меровинга, вероятно, могло толковаться по-разному: если бы нейстрийская королевская семья выжила после осады, всегда можно было бы заявить, что имя «Самсон» намекает на длинные волосы франкских королей; если же Хильперика бы убили, ребенку с таким библейским именем спокойно могли выбрить тонзуру и отправить его в монастырь… а он будет волен выйти оттуда, если, как у Самсона из Священного писания, его волосы отрастут!

В лагере осаждающих никто уже не сомневался в близкой победе. Чтобы развеять скуку и поскольку нужно было воспользоваться присутствием всей аристократии, Сигиберт решил немного предвосхитить события, то есть устранение Хильперика. Прибыв в Витри-ан-Артуа — бывший дворец Хлотаря I близ Арраса, — он велел поднять себя на щит и провозгласить «королем франков, некогда зависевших от Хильдеберта Старого», то есть королем бывшего Парижского королевства.

Среди пестрой толпы восточных и западных франков, пришедших провозглашать Сигиберта, никто не обратил внимания на двух рабов, выбравшихся из Турне и вооруженных скрамасаксами, длинными однолезвийными ножами, какие носил за поясом любой мужчина. Загнанный в угол, Хильперик приказал им убить Сигиберта. Как всегда злословя, Григорий Турский утверждает, якобы королева Фредегонда «заколдовала» их оружие, — возможно, это значит, что клинки были смочены ядом.

В самый разгар церемонии провозглашения оба убийцы бросились на Сигиберта. В последующей сумятице погибло несколько высокопоставленных чиновников. Сам король был смертельно ранен. Три недели назад Сигиберт узнал, что его войска истребили нейстрийские отряды Теодоберта; несколькими минутами ранее он был сделан королем двух третей франкского мира. В этот миг муж Брунгильды умирал на вершине славы.

Вследствие этой неожиданной развязки разношерстные армии, осаждавшие Турне, разбежались. Австразийцы уже не были уверены, что у них еще есть государь, ведь единственным наследником был маленький Хильдеберт II, оставшийся в Париже, в отношении которого было неизвестно, не стал ли и он жертвой наемного убийцы. Что касается нейстрийских аристократов, они увидели в этом повод немедленно перейти в другой лагерь и вернуться к Хильперику; чтобы им простили отступничество, они захватили нескольких австразийских магнатов, которые вскоре были казнены.

Хильперик наконец смог выйти из Турне и велел, чтобы ему показали тело Сигиберта. Не доходя до проливания слез, как над Галсвинтой, он приказал обрядить покойника и благочестиво похоронил своего единокровного брата в ближайшем домене, в Ламбре. Правда, несколько недель назад Сигиберт тоже устроил достойные похороны Теодоберту. Осквернять или увечить труп означало бы выражать крайнюю ненависть к этому человеку и его близким; у Меровингов подобные поступки производили тем более сильное впечатление, что случались редко. Уважение, обычно оказываемое мертвым, само по себе показывает парадоксально-смягченный характер отношений между франкскими королями. Братоубийственный конфликт представлял собой борьбу за выживание, за власть или просто-напросто политическую необходимость, потому что воинственные потребности аристократов и воинов надо было удовлетворить. Не обязательно ценя друг друга, меровингские короли, возможно, не питали друг к другу личной ненависти.

* * *

Во всем франкском мире смерть Сигиберта восприняли как исчезновение победоносного героя. Хронист Марий Аваншский, обычно невозмутимый, выразил сожаление, что коварство позволило Хильперику выйти из отчаянного положения. Григорий Турский тоже скорбел о смерти своего повелителя, но оценил ее в «Десяти книгах истории» как справедливую кару за то, что тот пренебрег мудрыми советами святого Германа Парижского. Это не помешало ему в агиографических произведениях называть Сигиберта «преславным королем», уподобляя Хлодвигу. В самом деле, Григорию Турскому Меровинги напоминали владык из Ветхого Завета: среди них были добрые и злые, но даже лучшие из них обладали непомерно большими пороками, каковые Бог терпел потому, что поддерживал таинственные связи со своими избранниками, которым доверил власть. То же относилось к королевам. При жизни Сигиберта Герман Парижский обратился с прошением к Брунгильде, потому что сопоставил ее с библейской Эсфирью, доброй царицей, дававшей советы плохо осведомленному мужу.

Однако теперь, когда ее муж умер, Брунгильда должна была выбирать. Либо она отойдет в сторону, либо попытается и дальше играть роль советчицы при своем сыне Хильдеберте II, приняв роль более независимой королевы и рискуя предстать в грозном образе Иезавели.