Девушки на выданье. Бал дебютанток - Вероника Богданова Страница 52

В воскресенье были у нас 3 черкеса и офицер армейский, тоже черкес. Они были очень милы, и двое из них делали разные штуки на лошадях. Они магометане.

(Я думаю, что ожидание у врат ада не может быть более невыносимым, чем жизнь, которую мы ведем в Приютине. Боже мой! Какая скука! Целыми днями ворчат, говорят глупости и обиняки, которые делают жизнь еще более тяжелой, но я надеюсь, что всему есть предел.)

25 Juillet (<Четверг> 25 июля <1829>)

Как ужасна неизвестность. Что бы я дала, чтоб проспать целые два месяца.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

31 Juиllet (<Среда> 31 июля <1829>)

Алексей приехал сегодня! Как я ему рада! Но, увы, он тоже думает, что все наши надежды тщетны! Что как горько сказать! Виельгорский и не думает обо мне… Боже, твоя святая воля неисповедима! Meendorf был здесь почти всякое воскресенье и приезжал по субботам. Невозможно было не заметить его исканий! Но, увы, как они страшны. Мысль ужасная быть за ним! Я его так боюсь, о Боже, Боже! Есть ли пред тобою молитва моя… Отец всевышний, у ног престола твоего прошу, умоляю, но об чем. Того просить не смею. Ты властен в сердцах. О Боже, об чем, об ком молиться, прошу, сама чего не знаю, боюсь, о как боюсь другого. Боже, великий всемогущий Отец мой, о Боже, вокруг меня мертвое молчание, луна светит в окно… но тучи над нею, передо мной летает образ грозный, все тихо, один ветер шевелит листьями. Я в отчаянии, неужели судьба моя должна скоро решиться и без него! А он – он далеко и не думает обо мне. Страшно прочитать! Надо, надо молиться. Луна, кажется, дрожит на небе! Как грустно думать об будущем, потеряв всю надежду земную. Но она там… Бог всемогущий не оставит меня!.. Я вся дрожу.

<Среда> 21 Августа <1829>.

Перемена за переменой, и все выходит, что мы переливаем из пустого в порожное. Виельгорский приехал 13-го, а на другой же день был у Папиньки и очень-очень мил. Варинька была в городе с Gregoir’oм: он долго сидел и вдруг спросил сердитым голосом: «Что же ваш длинный немец? Как зовут его? Да, Меендорф». Он сказал это и так сам смутился. Но все это ничего не значит. Сюда приехал Хозрев-мирза, сын Аббас-мирзы, было 10-го большое представление. Он молод и довольно хорош ^[125]. Потоцкий дал бал 17-го, мы поехали в пятницу в город, чтобы быть у него. Мое платье было чудесное: белое, дымковое, рисованные цветы, а на голове натуральная зелень и деланные цветы; я очень к лицу была одета. Поехала, там познакомилась с гр<афиней> Фикельмон, урожденной Хитровой ^[126], как она мила! Виельгорский там был; сперва мы оба делали <вид>, что не видали друг друга; но переходя из одной комнаты в другую, он подошел ко мне. Стал говорить и так покраснел, что я удивилась. Потом мы танцевали полонез, он был очень мил. За ужином я познакомилась с Мирза-Сале ^[127] из свиты принца, премилый персиянин.

Мы были, видали, уезжали. Как холодно я пишу. Но память сердца сильней рассудка, как чисто я все помню. Сегодня поехал Gregoire, он едет в свою деревню улаживать дела, как грустно с ним расставаться, он искренно меня любит, такой чудесный человек.

(Ольга Строганова закончила свою карьеру. После того, как она проделала с графом Ферзеном (самым большим в своем роде негодяем) все, что только можно вообразить, после того, как она вступила с ним в тайную переписку и имела такие же тайные встречи, она приняла решение и дала себя похитить 1 июля. Она была готова совершить этот немыслимый шаг еще несколько месяцев тому назад. Каждый раз, как она ездила со своими сестрами верхом и пускала лошадь галопом, она бросала наземь записочку, которую поднимал ее молодчик. Наконец, отъезд в Городню решен. Она пишет ему записку, в которой говорит: замужество или смерть. Вскоре все готово. Вечером она представляется, что у нее болит голова: у нее возбужденный вид, она просит разрешения удалиться, выходит в сад, там ее поджидает Б<реверн> ^[128] , один из заговорщиков, который отвозит ее к Черной речке, там они пересекают озеро, и, поскольку они очень спешат, Б<реверн> вталкивает ее в экипаж, где находится Ферзен. Они отъезжают и отправляются в Тайцы ^[129] . Там их ожидают свидетели. Но священник соглашается их обвенчать лишь при условии, что ему заплатят 5 тысяч руб. и гарантируют тысячу руб. в год. В 5 утра они обвенчаны, и Ольга едет ночевать с ним в Тайцы, где ее ждет модистка, чтобы ей прислуживать. Свидетели были Бреверн, Соломирский-старший ^[130] и Ланской ^[131] . Горничная Ольги, поджидая ее, уснула. Наконец она просыпается и слышит, что все вокруг нее спит. Она входит в комнату и не находит ее. Вот так ее «побег» был обнаружен. На следующий день принуждены были об этом сказать графине. Бедная мать ее тут же простила, но вернулись они только под вечер. Утром Ольга успела еще сходить с ним на маневры. Ай да баба.

Приехал император. Думали, что он простит виновных. Он же, напротив, велел его судить. Ферзена отправили в какой-то гарнизон, свидетели же за то, что подписали подложные бумаги, были отправлены в армию. Ольга последовала за мужем. Она не чувствует никакого раскаяния, так как потеряла всякий стыд, благородные чувства, понятие о чести. Боже, какой <нрзб>.)

Какие суждения, какие решения, какие предположения делать мне об будущей жизни? Никаких, говорит грозный рассудок, не ищи, не найдешь; но кто же, кто же жил без надежды!!!

<Воскресенье> 25 <августа 1829>

Титов приехал вчера (суббота) с Алексеем. Коминг сегодня уже здесь. Мы ожидаем гостей! Но, увы, неожиданных не жду! Сердце грустит, и даже не смеет надеяться. Кажется все кончено… Ужасной приговор! Но воля Великого неисповедима! Невольно гляжу в окно! Слушаю, все напрасно. Не хочется идти вниз, там надобно любезничать. А что идет на ум, когда душа тоскует. Надежда, надежда, ты подпора чувству. L’espérance est l’Entêtement du coeur (Надежда – это упрямство сердца). Надобно идти. Увы, когда пройдет все это. Ветрено, холодно, сердце замирает. Прости, души моей утешитель, Журнал!