Марко Поло. От Венеции до Ксанаду - Лоуренс Бергрин Страница 52

К эпохе династии Тань (618–907 годы) в этом районе возникло царство, известное под названием Гуанчжоу. Став доминирующей культурной и политической силой, оно объединило разрозненных военных вождей и привнесло толику цивилизации в эту в общем первобытную область. Ко времени своего расцвета, как раз перед прибытием Марко Поло, в Гуанчжоу были мастера, производившие тонкие хлопчатые и шелковые материи. Кроме того, в царстве добывали соль — (возможно, это и было причиной приезда туда Марко в качестве сборщика налогов) — и золото. Некоторое время китайская политика способствовала процветанию Гуанчжоу, отчасти потому, что царство служило буфером против агрессивных племен соседних областей, однако при династии Сун (906-1279) власть Китая пошла на убыль. К тому времени, когда Марко появился при монгольском дворе, Хубилай-хан твердо решил привести это отдаленное царство в рамки «монгольского мира», однако упорство военачальников Гуанчжоу сильно затрудняло эту задачу и обещало в лучшем случае частичный успех.

Марко относит неизбежное столкновение к 1272 году, но эта дата неверна. Ошибка вызвана либо опиской в рукописи, либо его неудачной попыткой перевести монгольский лунный календарь в европейскую юлианскую систему. Согласно надежным китайским источникам, события развернулись в 1277 году, совсем незадолго до появления в этих местах Марко Поло. Как бы то ни было, когда он оказался на месте действия, воспоминания о кровавой бойне еще не потускнели; казалось, ржание коней и свист летящих стрел только что смолкли.

Марко узнал, что покорение Хубилай-ханом этой области вылилось в серию кровопролитных и живописных сражений. Среди этого разнообразного, часто гористого ландшафта монголы чувствовали себя не в своей стихии и полагались на поддержку местных наемников. Их войска встретились с силами сопротивления местного вождя, которого Марко называет государем Миана — то есть Мьянмы, или Бирмы — и Бенгалии. Этот военачальник в решимости дать отпор войскам Хубилай-хана поклялся «предать их всех такой смерти, что Хубилай-хан никогда больше не захочет посылать против него армию».

ГЪтовясь к сражению, государь Миана и Бенгалии собрал две тысячи «очень больших» слонов, «хорошо подготовленных для войны». На спине у каждого была «деревянная крепость, очень прочная, хорошо построенная и приспособленная для битвы». И в каждой крепости скрывалось «не менее двенадцати человек, вооруженных для стрельбы из луков и битвы». Кроме того, королевская армия могла похвастать «шестьюдесятью тысячами воинов, конных и пеших».

Эта грозная армия— кони, слоны, люди и обоз под предводительством самого государя — преследовала войска Хубилай-хана на расстоянии трех дней пути, после чего войска разбили шатры и стали собирать силы для сражения. Монгольский военачальник Несрадин имел всего двенадцать тысяч всадников, которых призвал сделать все для победы. Он пытался внушить им, что воины государя Миана и Бенгалии, хотя и превосходят в числе, «неопытны в сражении и не обучены войне». А потому, сказал он, монгольским воинам «не должно бояться множества врагов, но положиться на свое искусство, испытанное уже во многих местах и многих сражениях, так что их имени страшатся не только враги, но и весь мир». Если они окажутся достойными сей славной репутации, то одержат «верную и несомненную победу».

По сведениям Марко, Несрадин был не только красноречив, но и умен. Он поставил свое войско на широкой равнине на краю джунглей — слишком густых, чтобы в них могли пробиться слоны с их тяжелыми крепостями, полными воинов. Несрадин задумал скрыть монголов в джунглях и из укрытия обстрелять слонов.

Европейцы считали, что на поле битвы слоны бесполезны, хотя они и самые большие животные на земле. Но в Азии прирученные слоны тысячелетиями играли свою роль в военных конфликтах. Они несли тяжелые грузы во время переходов войск и нападали со скоростью пятнадцать миль в час, хотя остановить их было трудно. Стадо тяжеловесных слонов могло сокрушить беззащитное против их атаки вражеское войско. Слоны приводили в ужас лошадей и верблюдов, которые при их приближении обращались в бегство. Их рост давал большое преимущество размещенным на их спинах воинам: те могли с высоты обстреливать и забрасывать копьями бегущих врагов. Были у них и недостатки: тяжело раненный слон начинал дико метаться и становился угрозой для собственной армии, однако они ни в чем не уступали отважной монгольской коннице.

Несколько дней обе стороны оценивали силы противника. При этом в действие вступила разведка монголов. Монгольские лазутчики узнали, какой длины стрелы у врага, и позаботились, чтобы стрелы их воинов были короче и непригодны для повторного использования противником.

Монгольская стрела была изящна и позволяла вести прицельную стрельбу. Она имела три фута в длину и превосходный баланс. Тройное оперение придавало ей стабильность в полете. Иногда монголы смазывали наконечники ядом, окунали в соль или иное вещество с целью причинить максимальный вред. Эти смертоносные снаряды символизировали превосходство монгольской военной технологии и в сочетании с искусством монгольских всадников предопределяли успех в сражении.

Перед началом сражения стороны сблизились на милю на открытой равнине, где вражеский государь «поставил батальоны слонов со всеми крепостями и людьми, хорошо вооруженными для битвы». За ними стояли тысячи всадников, которых он разместил «очень умно, будучи мудрым государем… оставив между ними большое пространство. И тогда он принялся воодушевлять своих людей, говоря, что они должны сражаться с отвагой, потому что они наверняка победят, будучи четыре на одного и имея столько слонов и крепостей, что враг не посмеет и взглянуть на них, ибо не встречался в бою с такими свирепыми животными».

Прозвучал сигнал к началу битвы, и сам государь верхом поскакал навстречу выжидающему врагу.

Монгольские войска заметили приближение государя и его войск, но не двинулись с места: они подпустили их настолько близко, что два войска оказались лицом к лицу. Когда «ничего не оставалось, как начать бой, то лошади татар при виде слонов так перепутались, что татары не могли двинуть их на врага, и они постоянно обращались вспять», преследуемые войском государя.

Несрадин дал команду к отступлению, чтобы сохранить силы, но этот прием не мог привести к победе. Он приказал своим людям спешиться, увести лошадей в поводу в густые джунгли и там привязать к деревьям; затем он велел им взять луки и стрелы, «которыми они умели пользоваться очень хорошо, лучше всех народов мира». Они дружно обратились против слонов и стали пускать стрелы прямо им в головы. «Они выпустили множество стрел с такой силой и ловкостью, что это казалось невероятным, — говорит Марко. — Несколько слонов были жестоко изранены и убиты в очень короткое время, и многие из людей тоже».

В то же время государевы ратники из своих крепостей «пускали стрелы в татар весьма щедро и вели отважную атаку. Но их стрелы ранили не так сильно, как стрелы татар, которые натягивали луки с большей силой». Монголы, сообщает Марко читателям, «защищались с большой отвагой». Стрелы летели так густо и быстро, что слоны получали ранения «во все части тела».

Давление на слоновье войско государя усиливалось, пока не стало непреодолимым. Когда животные «почувствовали боль от ран… частых, как дождь, и были напуганы великим криком, — говорит Марко, — скажу вам, что они обезумели и бросились на людей государя с таким ревом, что казалось, весь мир рухнет, и привели войско государя Миана в величайшее смятение». Слоны в панике бросались из стороны в сторону, пока «в ужасе не спрятались в той части леса, где не было татар, так стремительно, что погонщики не могли ни сдержать их, ни направить в другую сторону». Слоны слепо ломились сквозь чащу, разбивая о деревья крепости на своих спинах, «калеча и губя тех, кто был в крепостях». На глазах у монголов израненные и перепутанные слоны умчались прочь без надежды на возвращение.