Песнь небесного меча - Бернард Корнуэлл Страница 52

Помню, кузен в ту ночь выглядел бледным, но это было вскоре после приступа рвоты. Я осведомился о его здоровье, а тот отмахнулся, как будто я задал неуместный вопрос.

В Лундене Гизела и Этельфлэд стали подругами.

Я чинил стены, а Этельред охотился, пока его люди рыскали по городу, забирая все, что приглянется, чтобы обставить его дворец.

Однажды я вернулся домой и обнаружил во дворе моего дома шестерых людей Этельреда. Среди них был Эгберт, тот, что дал мне воинов накануне атаки; лицо его ничего не выражало, когда я вошел во двор. Он просто молча наблюдал за мной.

— Что вам нужно? — спросил я этих людей.

Пятеро из них носили кольчуги и имели мечи, шестой был в роскошно изукрашенной куртке с вышивкой, изображающей гончих, преследующих оленя. На шее у него висела серебряная цепь — знак благородного человека. То был Алдхельм, дружок моего кузена и командир его личных войск.

— Нам нужно это, — ответил Алдхельм.

Он стоял рядом с урной, которую отчистила Гизела. Теперь урна служила для того, чтобы собирать в нее стекающую с крыши дождевую воду — чистую, свежую на вкус; такая вода была в городе редкостью.

— Две сотни серебряных шиллингов, — ответил я Алдхельму, — и она твоя.

Тот издевательски ухмыльнулся. Цена была несоразмерно огромной. Четверо из этой группы, те, что помладше, уже успели наклонить урну, так что из нее выплеснулась вода, и пытались проделать это снова, но прекратили свои попытки, когда я появился во дворе.

Гизела вышла из главного дома и улыбнулась мне.

— Я уже сказала им, что они не могут ее забрать, — проговорила она.

— Она нужна господину Этельреду, — настаивал Алдхельм.

— Тебя зовут Алдхельм, — обратился я к нему, — просто Алдхельм, а я — Утред, лорд Беббанбурга, и ты будешь звать меня «господин».

— Этот не будет, — шелковым голосом проговорила Гизела. — Он назвал меня докучливой сукой.

Мои люди, их было четверо, встали рядом со мной и положили руки на рукояти мечей. Я жестом велел им отступить и расстегнул пояс, на котором висел мой меч.

— Ты назвал мою жену сукой? — спросил я Алдхельма.

— Мой господин требует эту урну, — ответил он, не обратив внимания на вопрос.

— Ты извинишься перед моей женой, — сказал я. — А потом извинишься передо мной. — Я положил пояс с висящими на нем двумя тяжелыми мечами на плиты двора.

Алдхельм демонстративно отвернулся от меня.

— Опрокиньте ее набок, — обратился он к своим людям, — и выкатите на улицу.

— Я жду, что ты извинишься — дважды, — проговорил я.

Алдхельм услышал в моем голосе угрозу и снова повернулся ко мне, на этот раз встревоженно.

— Этот дом, — объяснил он, — принадлежит господину Этельреду. Если ты и живешь здесь, то только с его милостивого соизволения. — Он встревожился еще больше, когда я приблизился к нему. — Эгберт!

Но тот лишь сделал успокаивающий жест своим людям, веля им не обнажать оружия. Эгберт знал: если хоть один клинок покинет свои длинные ножны, между его и моими людьми начнется бой, и у него имелось достаточно здравого смысла, чтобы избегать кровопролития.

Но Алдхельм был лишен подобного здравомыслия.

— Ты — наглый ублюдок! — сказал он и, выхватив висящий на поясе нож, сделал выпад, целя мне в живот.

Я сломал Алдхельму челюсть, нос, обе руки и, возможно, пару ребер, прежде чем Эгберт меня оттащил.

Когда Алдхельм извинялся перед Гизелой, то выплевывал свои зубы сквозь булькающую кровь.

Урна осталась стоять у меня во дворе. Нож Алдхельма я отдал работающим на кухне девушкам — он пригодился им, чтобы резать лук.

А на следующий день явился Альфред.

Король прибыл без помпы, его корабль появился у причала выше разбитого моста. «Халигаст» подождал, пока речное торговое судно отойдет от пристани, а потом тихо скользнул на его место за несколько коротких, эффективных гребков веслами.

Альфред, в сопровождении десятка священников и монахов, под охраной шестерых людей в кольчугах, сошел на берег, никого не уведомив о своем прибытии. Он пробрался между товарами, сложенными на пристани, перешагнул через пьяного, спящего в тени, и, пригнувшись, прошел через маленькие ворота в стене, что вели во двор торговца.

Я слышал, что, когда король явился во дворец, Этельреда там не было. Он снова охотился, но Альфред прошел в покои дочери и долго оставался там. Потом он спустился с холма и, все еще сопровождаемый свитой священников, пришел в наш дом. Я в то время вместе с одним из отрядов рабочих занимался починкой стен, но Гизелу предупредили, что Альфред в Лундене, и, подозревая, что король может нас навестить, она приготовила трапезу из хлеба, эля, сыра и вареной чечевицы.

Мяса она не предложила, потому что Альфред не прикасался к мясному. У него был слишком нежный желудок, а его кишечник был его вечной мукой, и он каким-то образом сумел убедить себя, что мясо — это гадость.

Гизела послала слугу, чтобы предупредить меня о появлении короля, но все равно я появился дома далеко не сразу после прибытия Альфреда — и обнаружил, что наш элегантный двор почернел от ряс священников. Среди них находился и отец Пирлиг, а рядом с ним — Осферт, снова облаченный в монашескую одежду. Тот кисло посмотрел на меня, словно обвиняя в том, что его вернули в лоно церкви, а Пирлиг сразу меня обнял.

— В своем донесении королю Этельред ничего о тебе не рассказал, — пробормотал он, дохнув элем мне в лицо.

— Значит, нас тут не было, когда пал город? — спросил я.

— Если верить твоему кузену, не было, — ответил Пирлиг и захихикал. — Но я рассказал Альфреду правду. Иди, он тебя ждет.

Альфред сидел в деревянном кресле на выходившей на реку террасе. Его охранники выстроились позади него вдоль стены.

Я помедлил в дверях — меня удивило, что лицо Альфреда, обычно спокойное и серьезное, было так оживленно. Он даже улыбался. Рядом с ним сидела Гизела, и король, наклонившись вперед, что-то рассказывал ей. Гизела слушала его, сидя ко мне спиной, а я стоял в дверях и наблюдал за редчайшим зрелищем — за счастливым Альфредом. Один раз он постучал длинным белым пальцем по колену Гизелы, чтобы подчеркнуть какую-то мысль. В этом жесте не было ничего неприличного, просто это было так не похоже на короля.

Но, с другой стороны, возможно, как раз и было на него похоже. Альфред славился как бабник, прежде чем попался в силки христианства, и Осферт был результатом прежней похотливости короля. Альфреду нравились хорошенькие женщины, и ему явно нравилась Гизела. Я услышал, как та внезапно рассмеялась, а Альфред, польщенный ее весельем, застенчиво улыбнулся. Казалось, его не заботило, что она — не христианка и носит на шее языческий амулет. Король просто наслаждался ее обществом, и у меня появилось искушение оставить их вдвоем. Я никогда не видел Альфреда счастливым в компании Эльсвит, его ядовитой на язык, крикливой, как сорокопут, жены с лицом ласки.