Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы - Джон Мэн Страница 51

Следующий месяц ушел на беспрепятственный спуск вниз по реке, чему немало способствовал бывший командующий гарнизоном Сянъяна Лу Вэнь-хуань, который в свое время был также начальником многих гарнизонов в нижнем течении реки. По одному его слову командующие сдавались, позволяя монгольской армии наступать без задержек.

Ханчжоу начал впадать в отчаяние. Грозная репутация Баяна росла с каждой победой. Китайцы называли его «Стоглазым», так как именно это означает по-китайски бай янь. А вот престиж Цзя, по контрасту, падал с каждым днем — придворные сановники и простой народ поносили его за любовь к роскоши, накопленные сокровища и расточительные вечеринки. Пытаясь восстановить свой авторитет, он решил лично принять командование армией. В феврале того же года он вывел из города войско в 100 000 копий, огромную толпу, растянувшуюся на 40 км, и направился на запад, чтобы перехватить наступавшего вдоль Янцзы Баяна. Столица вдруг оказалась без войск, и понадобились новые.

На этом этапе вдохновлять народ на борьбу стала бабушка императора, грозная вдовствующая императрица Се. Она была отнюдь не красавица, со странного вида темной кожей и катарактой на глазу. Но она много лет служила успокаивающей силой — щедрая, сдержанная, никогда не стремившаяся распространить свою власть за пределы дворца. Теперь же она выступала, призывая простой народ поддержать военные усилия: «Несмотря на мой пожилой возраст и немощность, я все же с неохотой взялась руководить государственными делами, — говорилось в ее указе. — Как же все дошло до нынешнего состояния, кое отклоняется от постоянства Неба и Земли? Триста лет добродетельного правления наверняка наложили отпечаток на народ… Достойные люди с преданной печенью и праведными желчными пузырями [т. е. сердцами], выйдите из тени и сразитесь с теми силами, что донимают трон, покажите свое мастерство». Это подействовало. К марту 1275 года в армию потянулись добровольцы со всей страны, целых двести тысяч.

Через месяц, пройдя 250 км, Цзя оказался в современной провинции Аньхой и стал разворачивать свою армию около Тунлина, намереваясь заблокировать реку. Но это легче сказать, чем сделать: как показывает самый новый (построенный в 1995 г.) тунлинский мост через многоводную Янцзы, река здесь имеет ширину в 2,6 км, а холмы, между которыми она петляет, невысокие и удаленные друг от друга. И все же небольшое возвышение в Тунлине заставляет реку делать широкую излучину, а остров на стрежне может послужить замковым камнем построения. После того, как к нему присоединились 2500 боевых кораблей, многие из которых бежали сюда после поражения у крепости Ян-ло, Цзя стал ждать прибытия Баяна.

Однако Баян находился на гребне волны своих предыдущих успехов. Его флот вез испытанные контингенты всех вооруженных сил — монгольскую кавалерию (занимавшуюся также разведкой на флангах и впереди), китайскую пехоту, изрядное количество переметнувшихся к монголам сунских командиров, полных полезной информации об обороне ниже по течению, и страшных артиллеристов с их машинами, включая «сянъянскую катапульту» Исмаила, огромные части которой даже не требовалось тащить волоком — их можно было просто сплавить, сопровождая на баржах.

Что же вам сказать (как мог бы выразиться Марко Поло)? Боюсь, немногое, поскольку подробностей никто не записал. Артиллеристы соорудили гигантский требушет с намного большей дальнобойностью — в несколько сотен метров, — который метал менее тяжелые снаряды. На суда обрушился град камней, по берегу атаковала кавалерия, на остров высадилась пехота, а деморализованные войска Цзя рассеялись, оставив в руках монголов 2000 судов.

Цзя сбежал — разбитый, униженный, обреченный. Враги при дворе дружно требовали его казнить, но вдовствующая императрица Се, закаленная полувековым опытом, не поддавалась подобному давлению. «Цзя Сыдао неустанно трудился на службе у трех императоров, — ответила она. — Как можно из-за неудачи одного утра допустить забвение пристойности по отношению к важному сановнику?»

Вместо казни она сняла его с должности и сослала в Чжанчжоу, на побережье в 800 км к югу. Но это его не спасло. По дороге командующий конвоем офицер, некий Цзэн Хуцзэнь, приказал носильщикам донимать ссыльного оскорбительными песнями о нем, слышанными ими в Ханчжоу; а потом, когда они приблизились к месту назначения, Цзэн убил его. После смерти все вспоминали только о недостатках Цзя и чернили его как «Дурного последнего правителя империи Сун».

Тем временем Баян продолжал победное продвижение вниз по реке. Увэй, Хэ Сиань, местная столица Наньцзин дружно капитулировали, своим примером вдохновив с полдюжины других градоначальников перейти со своими городками на сторону монголов, а двоих — покончить с собой (это были, как мы увидим в дальнейшем, первые из многих). В Наньцзине Баян вспомнил суть плана Хубилая по долгосрочному завоеванию — удержать и править, чтобы остаться навсегда — и задержался там на четыре месяца, учреждая местное правительство для тридцати завоеванных им городов и двух миллионов новых подданных, а также укрепляя оборону по обе стороны реки. Отсюда он начал вести переговоры с Ханчжоу, которым изрядно мешали антимонгольские настроения простого народа и рядовых чиновников. Сложности с этим все нарастали, поскольку народ, не имеющий касательства к военным и высшим уровням правительства, выказывал поразительную преданность своей стране и культуре. Уже началась партизанская война, и партизаны ненадолго вернули сунцам несколько городков. В апреле местные жители убили двух послов Баяна, прежде чем те вступили в Ханчжоу. Следующего его посла постигла та же судьба.

Наступило лето. Монголы и уроженцы северного Китая ослабевали в липкой жаре. Баян был всей душой за дальнейший натиск, но ему пришлось задержаться, так как Хубилай столкнулся на родине с еще одним мятежом (о нем пойдет речь в следующей главе) и хотел услышать ценные советы Баяна. Эта задержка позволила Ачжу отбить сунские войска, снова надумавшие бросить вызов монголам, и очистить от противника другие города, более всего Янчжоу и расположенный неподалеку от него речной порт Чжэньцзян. Здесь в ходе еще одной большой битвы сунцы заблокировали реку неуклюжими морскими боевыми кораблями, скованными друг с другом цепями. Когда маленькие монгольские корабли подожгли несколько таких неповоротливых черепах, они загорелись, словно гигантский фитиль, уничтожив весь флот. Еще одна военная катастрофа — 10 000 убитых и 10 000 пленных (с обычной поправкой, что все цифры лишь предположительные). Теперь монгольские войска находились в 225 км от устья Янцзы, и за оконечностью полуострова Шанхай лежал Ханчжоу. Один последний рывок и дело сделано.

Вернувшись в сентябре к полевой войне, Баян спланировал последний штурм, трехстороннее нападение с суши и с моря. Центральный отряд этого трезубца должен был вести он сам, следуя вдоль Великого Китайского Канала. Основные морские и сухопутные силы продвигались быстро, но корпус Баяна столкнулся с затруднением в виде неожиданного и упрямого сопротивления древнего процветающего города Чанчжоу, славившегося своими учеными — ключа к южному сектору Великого Китайского Канала, получившего теперь новые подкрепления в 5000 сунских солдат. Баян дал ему шанс сдаться, запустив в город послание, обмотанное вокруг стрелы: «Если вы будете упорствовать в бессмысленном и стойком сопротивлении, то даже дети не избегнут кровопролития и смерти. Вам следует побыстрее вновь рассмотреть свое положение и передумать, чтобы не сожалеть потом». Защитники города не передумали — после чего прожили недостаточно долго для каких-либо сожалений, ибо монголы второй раз за эту кампанию совершили свое знаменитое «вырезание злого города». Баян пошел на штурм, взял город за два дня и истребил всех, как уцелевших солдат, так и мирных жителей, общим числом, наверное, в десятки тысяч. И снова, как в Фаньчэне, вырос огромный курган из трупов, занявший пол-акра близ восточных ворот города. Засыпанный потом землей, он простоял еще свыше шестисот лет, чуть ли не до конца прошлого века, и порой дожди вымывали из него кости.