Миклухо-Маклай. Две жизни "белого папуаса" - Даниил Тумаркин Страница 51

Впереди по курсу был маленький гористый остров Питкэрн, населенный потомками мятежников с «Баунти». «Не стану говорить здесь об истории населения этого острова, которая перешла даже и в детскую литературу», — заявил Николай Николаевич в своем сообщении, написанном для РГО ^[378]. Нездоровье помешало ему съехать на берег, но он довольно подробно записал рассказы офицеров «Витязя», побывавших на Питкэрне, и обобщил их в своем сообщении. После однодневного дрейфа у берегов этого красивого, покрытого пышной растительностью острова «Витязь» продолжил свой путь на запад в тропической зоне Тихого океана.

8 июля корвет подошел к Мангареве — группе из четырех небольших вулканических островов, расположенной на юго-восточной окраине Полинезии. Через проход в коралловом рифе, опоясывающем группу, «Витязь» вошел в лагуну и бросил якорь возле главного острова. «Так как мое нездоровье продолжалось, — писал Миклухо-Маклай, — то я переселился на другой день на берег», в маленький домик, стоявший у самой воды. Вместе с ним поселился лейтенант В.П. Перелешин, который, по словам ученого, «был тоже не совсем здоров».

За четыре дня, проведенных на берегу, Николай Николаевич сделал интересные наблюдения над антропологическим типом мангаревцев, с утра до вечера толпившихся на веранде его жилища. Ученый получил возможность пообщаться и с вынужденными переселенцами с острова Пасхи, которые по своему внешнему виду почти не отличались от местных жителей. С помощью миссионера И. Русселя, выступавшего в качестве переводчика, Николай Николаевич узнал у рапануйцев некоторые подробности «об их идолах, таблицах, письменах и т. д.» ^[379]. Руссель рассказал, что островитяне называют таблички с письменами «говорящим письмом» — кохау ронгоронго.

На Мангареве Миклухо-Маклай сделал несколько портретов островитян, приобрел каменный топор, барабан и подставку для жертвоприношений ^[380]. Не забыл он здесь и о своей «первой любви» — зоологии: «Так как терраса дома выходила прямо в море, то ужение было очень удобно, попадался чаще всего один вид Spams (лещ. — Д. Г.), но между прочими были пойманы небольшие акулы, и мозг этого Carcharias'a послужил мне большим развлечением после изучения физиономий полинезийской разновидности человека» ^[381].

Со следующим этапом французской колониальной экспансии в Океании Миклухо-Маклай познакомился на Таити — главном острове полинезийского архипелага Общества, — куда «Витязь» пришел 21 июля. В 1843 году над Таити и прилегающими островами был установлен французский протекторат. Королева Помаре IV лишилась реальной власти. Из Парижа сюда прислали губернатора, судью, чиновников и маленький военный гарнизон. Французские католические патеры постепенно теснили обосновавшихся здесь раньше английских протестантских миссионеров. Но лидирующие позиции в местной экономической и политической жизни занял могущественный семейный клан Брандера — Сэлмона — двух английских дельцов, породнившихся с высшей таитянской знатью. Им принадлежали корабли, торговые склады, плантации; с ними уживались — нередко небескорыстно — французские колониальные чиновники.

В городке, выросшем на берегу бухты Папеэте, административном центре Таити, Николай Николаевич снял небольшой домик, так как, по словам Назимова, его здоровье «требовало спокойствия и берегового воздуха <…> несмотря на это, будучи уже в волнении от приближения к цели нашего плавания, выздоровление шло не только медленно, но даже не улучшалось, почему к физическим болям, видимо, прибавился моральный упадок духа» ^[382]. Однако бросается в глаза, что — в отличие от Мангаревы, где ученый почти не покидал свое береговое жилище, — на Таити он вел активный образ жизни. Как видно из его записной книжки и разрозненных листков с заметками (к сожалению, Миклухо-Маклай не успел написать разделы о Таити и Уполу для сообщения, отправленного в РГО), ученый уже в первый вечер по прибытии на Таити присутствовал на приеме в честь иностранных моряков, устроенном Джоном Брандером, а в другие дни знакомился с жизнью рабочих на плантациях, вел с местными купцами переговоры о закупке припасов, посещал католического епископа, нанес визит королеве Помаре, участвовал в празднике, устроенном ею в деревне Папара, и т. д.

Миклухо-Маклай осмотрел две крупные хлопковые плантации, одна из которых принадлежала Джону Брандеру, а другая — шотландскому авантюристу Уильяму Стюарту, поселившемуся на Таити в 1862 году. Местные жители отказывались работать на плантациях, поэтому там в полурабских условиях трудились «законтрактованные рабочие» — китайские кули и привезенные вербовщиками обитатели различных островов Океании. На плантации Брандера Николай Николаевич встретил, в частности, жителей острова Пасхи. «Положение пасквитян у Брандера мерзкое», — записал Миклухо-Маклай ^[383].

Пока офицеры «Витязя» совершали увеселительные поездки и пешеходные прогулки по живописным горам и долинам Таити, Миклухо-Маклай использовал все возможности, чтобы поближе познакомиться с культурой и бытом таитян и пополнить свои познания об островитянах острова Пасхи. Сохранились сделанные ученым портреты таитян и рисунки их хижин. Темпераментно, с натуралистическими подробностями он описал эротические пляски, которые он наблюдал на празднике, устроенном королевой в деревне Папара: «Весь корпус извивался, певицы повторяли движения танцовщиц. <…> Телодвижения не контролировались, колени сгибались вперед <…> задница двигалась тоже, руки, начиная с плеч, принимали различное положение, кисти рук двигались, причем палец большой касался кисти. <…> Телодвижения руками: точно как хватающие и указывающие на известное место. Некрасивые космы очень мешают. <…> Иногда начинали медленные телодвижения, которые <…> делались все отчаяннее. Лицо принимало боль, участвующие в телодвижениях выражали приблизительно, что выражает лицо при совокуплении, губы улыбались, суживались глаза, выдвигались и блестели. <…> Колени далеко расставлены, каждый танец (подобно coitus'y) очень недолго продолжался. Доходил до ejaculation и потом прекращался. <…> При коитусе углы губ опускаются вниз, глаза полуоткрыты. <…> Пляска и пение продолжались при лунном свете, и скоро пары уходили в сторону, действительно исполняя те цели, которым их танцы служили подобием» ^[384].

Довольно подробное описание плясок в Папаре оставил лейтенант В.П. Перелешин. В его изящно написанном, хотя и перегруженном литературными штампами того времени очерке, который был напечатан в 1872 году в журнале «Морской сборник», находим такие строки: «За дружным хоровым пением из-за пасторальной драпировки повеяло вдруг страстным чадом, и зарябились и заискрились цинические рожки духа вакханалии и дикой пластики, и взвилась на дыбы разнузданная природа, вмиг наэлектризованная как бы магическим пением. С художественной точки зрения все это, конечно, подергивалось очаровательным колоритом; самая разнузданность выкупалась грацией; змеиное судорожное извивание — каким-то детским наивным laisseraller!» ^[385]