Степан Разин - Иван Наживин Страница 51
Степан Разин - Иван Наживин читать онлайн бесплатно
– Полно, что ты!.. – уверенно отвечали стрельцы. – Ждут не дождутся!..
Все, радостно оживленные, хлопотали около костров, готовя добрую пирушку. Князь С.И. Львов пировал с атаманом. Казачья старшина посмеивалась над воеводой царским и над храброй дружиной его. Князь отшучивался.
Радостным громом прокатилась по всему низовью весть о новой, блистательной и почти бескровной победе казаков. Ликовал Царицын, ликовал Черный Яр, ликовал Камышин, ликовала Астрахань и каспийские крепостцы, ликовал Дон и Терек. Точно огонь бежал по сухой степи и зажигал сердца человеческие сладчайшими предвкушениями. Но были и такие, которые не ликовали. Не ликовал Ивашка Черноярец, который жил теперь в воеводских хоромах в Царицыне и тревожно поджидал с Дона свою милую, за которой он послал отсюда подводу с верным человеком. Как-то проберется она? С молодой бабой все в пути быть может. И при этой мысли что-то жгучее щипало его сердце… Не ликовал Васька-Сокольник, оставшийся в числе нескольких сот в гарнизоне Царицына. Он все тосковал по милой Гомартадж и тяготился этой бурной и кровавой жизнью. Не того искал он в вольных степяхи, да обидели его, и не по правде, зря, и закипала в нем при этом воспоминании вся кровь, но у него как-то не было аппетита к мести – не стоит с чертями связываться, – и хотелось бы ему только воли в степи зеленой да покоя. И часто, задумавшись, видел он привычное: степь цветущую, и неведомо куда бегущую путь-дороженьку, и одинокую березку при ней. Но песни новые как-то не слагались. А по ночам часто видел он во сне, как он выезжает из Москвы на потеху с кречетью, и чувствовал на руке своей тяжелого «Батыя», и тот сердился и кричал и махал крыльями, и Васька, смеясь, отворачивал в сторону лицо свое и ласково уговаривал кречета потерпеть… И Васька не знал, что делать, куда идти: слишком уж много дорог было в степи безбрежной. Казаки, видя, что Васька «что-то зачичеревел» и не поет, приставали к нему со своим дурацким:
Но Васька только головой досадливо отмахивался…
Не ликовал и отец Арон. Страшный, распухший, он уже совсем не вставал со своей грязной постели, не мог даже пить вина и только все мучительно лиховался. В голове его становилось все воздушнее, как говорил он, а в грудях все более и более заливало, и часто в смертной истоме с синих губ его срывалось: «Господи, хошь бы конец!..» Но тотчас же, как его отпускало, он точно спохватывался и этим новым, точно пустым голосом повторял упрямо:
– Несть Бог!..
Других страдания приводят к религии, но его именно мучения его и убеждали более всего в его страшной правде: на что же Бог, если Он, неведомо зачем, такое допускает? И было ему странно: в душе его была злоба, направленная на что-то как бы существующее, ибо на что же направлялась, чем вызывалась эта тупая злоба? Но он упрямо встряхивал своей грязной, вшивой, седой головой и повторял:
– Несть Бог…
Пестрая, знойная, шумная Астрахань, пахнущая пылью, рыбой и сетями, переживала жуткие дни. Сверху по Волге плыли уже не только зловещие слухи, но часто и распухшие трупы служилых людей, и вороны постоянно кружились теперь над отмелями. Вся жизнь окрашивалась в жуткие, мистические тона, и люди начали видеть, слышать и чувствовать то, чего раньше они не видели, не слышали, не замечали, и во всех этих новых явлениях, часто придуманных, они видели «знамения». То был таким знамением подземный толчок, от которого задрожали хоромы и куры попадали с нашестей, то в церкви Рождества Богородицы слышался какой-то зык колокольный, а чрез несколько дней прохожие подолгу застаивались, слушая какие-то странные шумы в церкви Воздвижения, и лица их были бледны, и в глазах стояла жуть. А там пред рассветом караульные стрельцы видели с городских стен, как небо над городом аки бы растворилось и на город посыпались искры аки бы из печи. Прошел град, и стало так холодно, что все понадевали – в июне – шубы… И все опасались, вздыхали, ахали и, помавая главами, говорили:
– Неложно, вольный свет переменяется… Быть чему-то недоброму!..
И митрополит астраханский Иосиф, толстый седой старец с трясущейся головой – в детстве его ударили по голове буйствовавшие тогда в Астрахани казаки Заруцкого и голова его с тех пор всегда тряслась – и с заплывшими голубыми глазками, все сходился с дружком своим, воеводой Прозоровским, и, истолковывая все эти знамения, предрекал:
– Беда, княже, беда!.. Изольется на нас фиал гнева Божия…
И князь хмыкал носом от своей вечной насмоги, возводя свои водянистые глаза, и воздыхал благочестиво: «На Тебя, Господи, на Тебя единого надежа!.. Укрепи, Господи, душу мою…»
Его уши как-то жалостно оттопыривались. Были знамения и другого порядка: появлялись все добрынные среди народа, и даже смиренные посадские почали, говоря всякие смутные воровские слова, немецкий экипаж первого нашего военного корабля «Орел», который был построен по мысли А.Л. Ордын-Нащокина в Деднове на Оке и теперь стоял в Астрахани, бежал тайком на лодках в Персию, за ними торопливо откочевал от стен Астрахани со своими улусными людьми Ямгурчей, мурза Малого Ногая, открыто возмутились стрельцы конные и пешие, требуя жалованья, которое не могло быть во время доставлено из Москвы.
– До сей поры казны государевой ко мне не прислано… – говорил воевода, смыгая носом. – Но я и митрополит соберем вам все, что можем. И Троицкий монастырь поможет вам. Только вы уж не попустите взять нас богоотступникам и изменникам, не сдавайтесь, братья, на его прелестные речи, но поборайте доблественно против его воровской силы, постойте за дом Пресвятые Богородицы… И будет вам милость от великого государя, какая и на ум вам не взойдет!..
– Во, это в самый раз!.. – сказал вполголоса Тимошка Безногий, бывший стрелец государев, который потерял ноги в бою с ногаями и, лишенный благодаря увечью и неспособности к службе, своего участка в стрелецких землях главного обеспечения своего, стал бездомным нищим. – Вот оно, государево жалованье-то!..
И он поднял свои неуклюжие костыли.
Стрельцы возбужденно галдели. Над сверкающей Волгой все кружилось воронье. И стояла над всем городом какая-то особенная, зловещая тишина. Стрельцам тут же собрали более трех тысяч, и они обещались верой и правдой служить великому государю и дому Пресвятой Богородицы, а пока шумно разошлись по кружалам и веселым женкам. И лукаво подмигивали один другому. И заиграли нестройно и загремели по кружалам гусли, гудки, сурьмы, сопели, домры, волынки, барабаны, и среди тишины точно затаившегося города было в этих звуках пьяной музыки что-то жуткое…
И вдруг на воеводский двор прибежали рыбаки:
– Стенька стал станом на Жареных Буграх!..
Не успели их опросить как следует, как явились от Степана к воеводе послы: поп астраханской Воздвиженской церкви, о. Силантий, который был при отряде князя С.И. Львова, и слуга Львова, Петюк:
– Так что атаман требоваит сдать город…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии