Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси - Василий Седугин Страница 51

Наутро Феофания, отдохнувшая, выспавшаяся, вышла из дворца. Кругом суетились, собираясь в дорогу: отцу её вздумалось продолжить пир в Вышгороде. Почему взбрело в голову погулять в загородном дворце киевских князей, было неизвестно, но это намерение ей не понравилось: снова трястись по разбитой дороге на надоевшем возке, снова глотать пыль и думать о том, каким будет новое пристанище...

Она подошла к главному конюху Вавуле, попросила:

— Приведи мне коня. Не хочу в обозе.

Вавула привык, что она ездила верхом, поэтому захотел только уточнить:

— Твою любимую Полдневку?

Феофания кивнула головой. Эту сильную, но послушную кобылу назвали таким именем, наверно, потому, что родилась в полдень, а может, ещё и за белый цвет её шерсти; обладая роскошной гривой, была она очень красивой, и на ней было приятно прокатиться.

Пока конюх ходил за кобылой, она разглядывала присутствующих. Это были всё те же люди, что накануне пировали во дворце, но много было слуг, они мельтешили перед глазами, стараясь выполнить приказания хозяев. Она рассеянно глядела и чувствовала, что что-то ей мешает, сбивает с толка, как-то беспредметно волнует. Феофания скосила глаза влево и наткнулась на любопытный и изучающий взгляд юноши. Поняв, что его заметили, он тотчас отвернулся. Но прежнее чувство обеспокоенности и тревоги не проходило, и она не понимала отчего. И только когда он ещё раз взглянул на неё, она поняла: такими глазами смотрел на неё князь Рюрик!

Холодное раздражение охватило её. Пусть это был не Рюрик, но даже похожие на его глаза были неприятны ей, и она не хотела их видеть.

В это время Вавула подвёл к ней Полдневку она взяла её за повод и отвела в сторонку. Вынув из сумки щётку, стала расчёсывать шерсть коня и скоро забыла про мимолётный взгляд и самого юношу.

Но он скоро напомнил о себе. Едва выехали за крепостные ворота, как появился откуда-то сзади, поравнялся с ней и спросил:

— Я тебе не помешаю, если поеду рядом?

Она взглянула на него и вновь удивилась сходству его с Рюриком: та же крепкая фигура, тяжёлые руки: у Рюрика глаза какие-то беспокойные, даже тревожные, будто он всё время чего-то ждал и боялся, а у юноши взгляд был прямой, открытый и чуть высокомерный. Впрочем, увидев холодное равнодушное лицо Феофании, он несколько стушевался и сказал:

— Меня Ростиславом зовут. А тебя Феофанией?

— Откуда тебе известно?

— Я ещё вчера за тобой наблюдал. Ты не заметила?

Она покачала головой. Ей после долгой и изнурительной дороги было не до того, чтобы разглядывать людей в гриднице.

— Ты очень похож на киевского князя, — сказала она.

— Неудивительно. Я его сын. Ты впервые в Киеве?

— Да. Раньше бывать не приходилось.

— И как он тебе показался?

— Очень красивый.

— Красивее Владимира?

— Владимир новый город, он стал отстраиваться по-настоящему только при моём дяде, Андрее Боголюбском. А Киеву столько лет!..

— Это верно. Его заложил князь Кий, который изгнал из Руси обров.

— Слышала. Они приневоливали славян работать на себя, и даже порой знатный обр запрягал женщин в коляску, чтобы везти по своим владениям.

— Но Бог их за высокомерие наказал, всех уничтожил, и теперь только в воспоминаниях остались.

— Ты любишь читать летописи?

— Конечно. Столько важного и интересного произошло на Руси за столетия её существования!

От летописей они перешли к сочинениям на богословские темы, помянули переводные книги и груды русских писателей. Феофании понравилась книга черниговского игумена Даниила, в которой он описывал своё путешествие в Святые места, и «Моления Даниила Заточника», наполненные искромётными словами и выражениями. Ростислав же был в восторге от повествований о жизни и подвигах Александра Македонского и творений греческого монаха Георгия.

— Я бросила читать его посередине, — сказала Феофания, поморщившись. — Там такие ужасы описываются! Как византийцы во время мирных переговоров коварно обманули болгарского хана Крума и проткнули его копьями, а болгары в отместку заманили императора и его войско в горы, перебили всех до единого, голову императора отрезали и сделали из неё чашу для вина. А потом греки тысячами ослепляли пленных...

— Но это же война. Пленных ослепляли, чтобы напугать врага, сломить его волю: будете против нас воевать, и вас постигнет такая же участь!

— Какие же вы, мужчины, жестокие! Я никак не думала, что ты станешь оправдывать столь бесчеловечные поступки...

— Что делать? Нас с детства приучают к тому, что мы будем воевать и убивать. Как же иначе защищать свою родину?

Так, разговаривая, они незаметно подъехали к Вышгороду. Дорога шла степью, но перед самым городом упёрлась в лес и стала заворачивать по его кромке.

— Далеко ещё до города? — спросила Феофания.

— Чтобы обогнуть чащу, надо около получаса езды. Но если пойти напрямик, то получится вдвое быстрее.

Феофания загорелась:

— Хочу напрямик! Я люблю бродить по лесам, там душой отдыхаешь.

— Тогда придётся слезть с лошади.

— Ну и что? Разомнёмся немного, а то тело затекло.

Они взяли коней под уздцы и углубились в дебри. После июльского зноя их встретила прохлада и тишина, которую нарушало пение птиц да шуршание сухой листвы под ногами. Сначала шла ровная местность, поросшая травой, кое-где встречались грибы — в основном сыроежки и мухоморы. Но потом пошли овраги, сырые, с запахами гнили, налетели комары, кусали. Однако им идти было весело, их подбадривало присутствие друг друга, они шутили и смеялись, будто давнишние знакомые. В одном из оврагов тёк небольшой ручеёк, а на дне была вязкая грязь.