Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара - Отар Маргания Страница 50

Успехи революции Мэйдзи можно перечислять долго, но нельзя не обратить внимание на то, что в ней содержалось одно глубинное и страшное противоречие. Широко заимствуя западную культуру, а порой демонстративно подчеркивая собственную убогость в сравнении с иностранцами, японцы ввергали себя в серьезный психологический кризис. Невозможно долгое время чувствовать себя людьми второго сорта, идущими на выучку к иным народам. И вот, по мере того как сходило со сцены первое реформаторское поколение (либерально настроенное, поскольку хорошо помнило шок, полученный от лицезрения эскадры коммодора Перри), в Японии стали нарастать националистические настроения. Чувство неполноценности оборачивалось теперь у молодежи чувством превосходства.

Окончательно адаптировавшиеся самураи составили костяк новой японской армии и пронизали ее духом, плохо совместимым с миролюбием и стабильностью. По оценке А. Мещерякова, не только государство интегрировало самураев в новую жизнь, но и самураи интегрировали государство в свои ценности.

В народе стали нарастать антикитайские и антикорейские настроения, благо «превосходство» японцев над вялыми, нереформирующимися соседями в этой ситуации казалось очевидным. Постепенно сформировалась идея, согласно которой Страна восходящего солнца несет цивилизаторскую миссию на Востоке. Причем не только хризантемой, но и мечом.

В старой Японии популярна была сказочка о некоем юном герое, подставлявшем свою плоть комарам, дабы отвлечь кровопийц от тел родителей. В раннюю эпоху Мэйдзи один довольно циничный просветитель-западник справедливо заметил, что лучше бы этот парень заработал на москитную сетку. Но к концу Мэйдзи столь рациональные подходы перестали устраивать общество. Вновь захотелось героизма. Вновь потянуло на великое.

Если раньше японцы комплексовали перед европейцами из-за своего маленького роста, то теперь даже в этом вопросе нашлись контраргументы: да, маленькие мы, но головы у нас больше, на них европейские шляпы не налезают.

Национализм рос объективно по ходу смены поколений. Но нельзя закрывать глаза и на то, что император, пытаясь оседлать «буйного скакуна», во многом подталкивал общество к нетерпимости. Может показаться, будто ранний и поздний Мэйдзи — это просто разные люди: один заимствовал чужую культуру, другой — агрессивно демонстрировал превосходство своей. Но на самом деле как быстрая модернизация, так и рост ксенофобии представляли собой элементы единого сложного процесса ^[7].

Война с Китаем и война с Россией имеют к правлению Муцухито не меньшее отношение, нежели комплекс радикальных реформ. А трагедия, постигшая японцев в Хиросиме и Нагасаки, — такое же следствие эпохи Мэйдзи, как мировое лидерство по темпам экономического роста, достигнутое после Второй мировой.

Ничто не проходит бесследно. И восходящее солнце порой окрашивает землю в кровавые тона.

АВРААМ ЛИНКОЛЬН.
ЧТО ТАКОЕ СВОБОДА?

В вашингтонском мемориале Линкольна есть что-то восточное и даже сакральное. Сначала долго идешь к нему пешком, и по мере приближения грандиозного «святилища» оно вырастает в размерах, а под конец совершенно подавляет тебя — маленького и хрупкого. Восхождение по высокой лестнице довершает процесс самоуничижения. Вскарабкавшись наверх, ты оказываешься у ног гигантской статуи героя. Ты теряешься посреди толпы суетливо копошащихся людей-муравьишек. Ты чувствуешь свою полную ничтожность в сравнении с творцом истории Авраамом Линкольном. Кто мы — жалкие, и кто он — великий!

Этот мемориал есть квинтэссенция линкольновской мифологии, которая в свою очередь является важнейшей составной частью глобального американского мифа. Мифа свободы, мифа демократии, мифа равенства. Ведь Авраам Линкольн ценой неимоверных усилий освободил афроамериканцев, т.е. сделал равными всех без исключения граждан Соединенных Штатов.

Более того, по сути дела именно эпоха Линкольна — 60-е гг. XIX столетия — положила начало формированию широкомасштабной рыночной экономики в Северной Америке. Ведь до тех пор пока в южных штатах страны господствовало рабство, капитализм имел объективные ограничители для своего развития. А потому Линкольна, хоть он и не осуществлял экономических преобразований, мы можем вполне отнести к числу великих реформаторов. Фактически он для Америки сделал то же, что Иосиф Габсбург для Австро-Венгрии, Штейн и Гарденберг — для Германии, Александр II — для России.

Нынешний американский Юг — это так называемый солнечный пояс, зона распространения высоких технологий, зона самых современных отраслей экономики, зона притяжения квалифицированных работников, перебирающихся с Севера (из пояса ржавчины) туда, где больше платят, где больше творят, где легче и комфортнее жить. Рынок превратил Юг из аграрного придатка индустриальных регионов мира в яркий, динамичный постиндустриальный регион.

Впрочем, вряд ли Линкольн когда-либо задумывался о том, как много даст стране свобода. Его целью было не расширять свободу, а сохранять Федерацию.

«Железный дровосек»

Этот долговязый парень, рост которого уже к 17 годам превысил 180 см (невероятно много по тем временам), родился в 1809 г. Его отец пахал землю, перебираясь с места на место, и Эйб Линкольн уже в юности попробовал всякого труда. Приходилось осваивать целину, рубить деревья, корчевать пни, ходить за плугом, строить дом и лодку. Авраам мог легко держать топор за рукоятку на вытянутой руке. Словом, нетипичный получался государственный деятель.

Впрочем, и политика в американской глубинке была нетипичной. С минимумом идеологических дискуссий и совсем без политтехнологий. В 23 года Эйб впервые выставил свою кандидатуру на выборах в законодательное собрание штата Иллинойс. Однажды ему перед началом предвыборного митинга пришлось утихомиривать драку. Растащив за шиворот своих избирателей, он залез на ящик и прочел речь, которая, впрочем, не помогла. Линкольн провалился.

Стать депутатом удалось лишь через два года. Столица штата, куда отправился молодой законодатель, насчитывала 800 жителей. Законодательное собрание работало в ветхом двухэтажном здании. Нижняя палата находилась, естественно, на первом этаже, верхняя — на втором. Сенаторам трудиться было тяжелее, чем депутатам. Если снизу при обострении полемики со стен падала штукатурка, то наверху сквозь щели в стенах задувал снег.