Осень 93-го года. Черные стены Белого дома - Андрей Орлов Страница 50

С Набережной Тараса Шевченко Белый дом выглядел зловеще. Громадное белое здание наполовину было покрыто черной копотью. Пять полностью выгоревших верхних этажей производили удручающее впечатление. И только маленькая башенка наверху, с ободом и стрелками остановившихся часов, была не тронута пожаром и смотрелась очень странно на фоне закопченных стен фасада.

— Какой ужас! — Оля была поражена открывшейся картиной.

По телевизору все казалось не таким страшным. Репертуар телевизионных программ был насыщен американскими боевиками и триллерами, поэтому картины горящего здания казались продолжением вымышленных сюжетов. Здесь же воочию перед глазами предстала картина развернувшейся чуть более трех недель назад трагедии. Покрытый копотью Белый дом казался инородным телом в центре большого города. Тягостное ощущение усиливало отражение фасада в зеркальной глади Москвы-реки, повторяющей все детали опустошения в перевернутом виде.

— Я не представляла себе, что здесь такой… зловещий вид. — На Олю пейзаж на той стороне реки произвел удручающее впечатление. — И ты там сейчас работаешь? — повернулась она к Андрею.

Тот только кивнул.

— Папа, а почему он только вверху сгорел? Его тушили, да? — продемонстрировал свой интерес Сережа. — Его пожарники тушили?

— Конечно, Сережа! Но пожар был слишком сильный, и полностью потушить дом не удалось.

Здесь Орлов, конечно, кривил душой. Сначала Белый дом никто и не думал тушить, так как время от времени возобновлялась перестрелка, даже после того, как осажденные сдались на милость победителя. По-настоящему пожарные машины начали свою работу только под утро, когда верхние этажи «стакана» выгорели почти полностью. Спасать надо было только нижнюю часть здания, в нескольких местах которой разгорался пожар. Свою работу пожарники продолжили до середины 5 октября, когда в целом удалось победить огонь по всему зданию бывшего Дома Советов. Но рассказывать все это сыну почему-то не хотелось.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Нас держали там еще около часа. Но почему-то трудно дышать было. Да что же воздуха-то не хватает! Не в шахте же я! Мы же не знали, что здание горит. Я, горный инженер, понимаю, что продукты горения тяжелее воздуха. Угарный газ уже начал осадок давать. А, учитывая, что вентиляция Дома Советов была так сделана, что она шла кверху, а пожар не давал этому… И все шло вниз… А потом когда я вышел и посмотрел… Боже ты мой! Он весь полыхает! Летят осколки, стекла лопаются, с грохотом падают обломки…» (Из воспоминаний народного депутата, члена Верховного Совета НА. Шашвиашвили.)

На другой стороне реки у подножия Белого дома стояли бэтээры, грузовые автомашины, группы солдат в касках, сотрудники милиции и бойцы ОМОНа. Было видно, что по периметру сооружается бетонный забор — несколько мощных кранов устанавливали плиты, которые туг же закрепляли рабочие.

— Ну что, пошли через мост? — Андрей указал в сторону ступеней боковой лестницы Новоарбатского моста. Совсем недавно он проделал такой же путь, но тогда — под треск пулеметных очередей и лязг гусениц.

Когда они поднялись на мост, первым делом в глаза бросилась надпись на гранитном парапете, нанесенная не то мелом, не то куском штукатурки: «Ельцин — предатель».

— Пап, смотри! — Сережа первым среагировал на надпись. — А почему тут так написано? Он же президент!

Что мог ответить Андрей на вопрос сына. Начинать объяснять девятилетнему мальчику причины возникшего противостояния? Рассказывать о том, как политическое противоборство превратилось в вооруженную схватку, как взрослые люди, будто обезумев, стали кромсать друг друга как заклятые враги? Невозможно это объяснить, особенно, если сам до конца не понимаешь, почему все это произошло.

На мосту то и дело попадались люди с фотоаппаратами, поскольку открывающийся с него вид был настолько необычным, что каждый хотел запечатлеть образ растерзанного Белого дома. Это смахивало на то, как вокруг автомобиля, попавшего в аварию с человеческими жертвами, сосредотачивается масса людей, желающих поближе рассмотреть картину трагедии. Им жутко и страшно, но любопытство и подленькое чувство «Хорошо, что не со мной!» заставляет их подолгу смотреть на чужое горе. Белый дом, как жертва страшной государственной аварии, представлял такое же бездыханное тело, разбитое параличом в самом центре большого города.

Непосредственно перед самым Белым домом проезжую часть пересекала колонна бойцов в шинелях, поверх которых были одеты бронежилеты, и касках. Они с интересом смотрели на прогуливающихся москвичей, совершенно не казались грозными защитниками власти, может быть, потому, что были без оружия и шли вразнобой, неровным строем.

Чуть поодаль переговаривались между собой два мальчишки-милиционера в черной форме, поразительно напоминающей форму полицаев, будто это не центр Москвы в начале девяностых, а белорусская деревня на оккупированной территории в 1942 году. Милиционеры были одеты добротно — куртки с меховым воротником, аккуратные фуражки с плоским верхом, яловые блестящие сапоги. У каждого по автомату с коротким прикладом, резиновая палка, пристегнутая к ремню. Они покуривали, посмеиваясь, переговаривались о чем-то своем.

На броне бэтээров, стоящих на газонах перед Белым домом, ребята в танковых шлемах и касках шутили, смеялись, что-то рассказывали друг другу. Ограждение из металлических заградительных барьеров должно было отсекать праздношатающихся от территории вокруг Белого дома, но милиционеры смотрели сквозь пальцы на то, что пешеходы совершенно свободно проходят мимо, стараясь рассмотреть все поближе. Ведь еще немного, и все будет огорожено высоким бетонным забором, а само здание отремонтируют, и оно приобретет первозданный вид. И тогда уже мало кто вспомнит, как все тут выглядело в октябрьские дни 1993 года.

— Папа, а почему там привязана черная ленточка? — Все посмотрели, куда указала Нина. Действительно, на бетонном фонарном столбе, чуть ниже того места, где был укреплен светофор, была привязана лента из черной шелковой ткани, похоже оторванной от большого куска материи.

— Может, знак или сигнал какой? — предположила Оля.

Андрей, разумеется, тоже не знал, что означает эта ленточка. Но предположить было нетрудно. От этого у него даже холодок пробежал по спине, а в горле как-то неприятно засвербело.

— Может быть и знак, я не знаю.

Наверное, это прозвучало так двусмысленно, что Оля, странно взглянув на мужа, сказала детям: