Торговец тюльпанами - Оливье Блейс Страница 50

Вопли Виллема донеслись до его домочадцев, они высыпали во двор, чтобы слышать лучше. Такой оборот слегка встревожил брата и сестер, но они радовались тому, что Виллем сумел дать отпор этим Берестейнам. Казалось, после такой ссоры две семьи уже не смогут примириться, и Петра втайне ликовала: теперь они расстанутся навсегда!

Один регент стоял неподвижно, не вырывался, сохранял удивительное хладнокровие, пока его осыпали бранью, и даже отстранил рукой Элиазара, кинувшегося было защищать отца.

— Это все? — только и спросил он, когда Виллем излил всю желчь.

— Ну… да.

— Тогда пойдем со мной.

Взяв ученика под руку, Паулюс повел его к орешнику, ставшему за полгода до того свидетелем их первой близости. По пути юноша задел плечом ветку, та сбросила на него горстку снега, и учитель заботливо ее стряхнул, заодно охлопав легкими движениями намокшую одежду Виллема. Вскоре они подошли к месту, откуда открывался чудесный вид на весь сад.

— Что ты видишь перед собой? — спросил учитель, будто наслаждаясь тем, что может дать ученику наглядный урок.

— Наш дом — что же еще?

— Ты видишь перед собой целое состояние! Богатство, воплощенное в камне и мраморе, фаянсе и резном дереве…

Виллему показалось, что он решил задачу:

— Надо продать дом, чтобы хватило на приданое?

— Еще чего! Отдать этот дом какому-нибудь торговцу сыром, рожью или топленым салом? Боже сохрани!

— Тогда не понимаю…

— Дай дом в приданое, и все будут довольны.

Деруик заглянул в глаза своему благодетелю, но не увидел там и следа иронии. Надо было все как следует обдумать.

— Сударь, то, что вы предлагаете сделать, не в моей власти… Конечно, в отсутствие отца я стал главой семьи, но не могу распоряжаться ее имуществом как мне заблагорассудится.

— Да? А разве не ты решил продать вашу лавку, разве не твоя подпись стоит на купчей? И что? Может быть, нотариус не заверил эту купчую?

— Действительно… но я как раз собирался написать об этом Корнелису…

— Ну, так напишешь заодно и о том, что отдал дом в приданое Петре! Что тут особенного?

— Мне надо подумать и посоветоваться с домашними, — все еще упирался Виллем.

Паулюс ван Берестейн махнул рукой с видом человека, у которого дел по горло, но ни одно из них его особенно не заботит, стряхнул снег с волос и надел шляпу.

— Думай сколько угодно, юный Деруик… Но помни: отклонив мое предложение, ты добьешься только одного: настроишь против себя друга твоего отца и лишишься обещанного тебе блестящего будущего. Не могу поверить, что тебе хочется снова впасть в убожество, из которого я тебя вытащил! Послушай, это же недостойно тебя! Знаешь ли ты хоть одного здравомыслящего человека, который, будучи скромного происхождения, не счел бы выгодным породниться с богатой семьей? И который отказался бы расстаться ради этого с грудой камней? Ладно, в конце концов, тебе решать…

Господин Берестейн повернулся к Виллему спиной и широким шагом направился к карете, куда уже забился его продрогший сын. Деруик долго смотрел на дом, потом так же решительно зашагал к крыльцу.

Только теперь, да и то по настоянию брата, Виллем взялся за перо и написал старому Корнелису, чтобы узнать его мнение насчет дома.

Обо всем остальном, обо всех событиях, произошедших после отъезда отца, он сразу решил не писать: скучно, каждое из них потребовало бы долгих описаний, а у него, как он объяснил, не было на это «ни времени, ни терпения», да и ни к чему, считал он, сваливать в одну кучу настолько важные новости, вот потому он умолчал о том, что продал лавку, о том, что и сам он, и Яспер поступили на службу, и даже о помолвке Петры, рассудив, что вернется к этому позже — когда представится случай.

Все, о чем он сообщил — причем в выражениях весьма изысканных — это о сближении Деруиков с Берестейнами и том, что у них появились общие дела, вести которые сейчас мешает право собственности на принадлежащий семье дом. Эта помеха — значение которой он слегка преуменьшил, — дескать, и заставляет его просить отца о полной передаче ему своих прав на поместье: так старший сын сможет распоряжаться домом по своему усмотрению, но, разумеется, «в интересах семьи».

Ветер на сей раз оказался благоприятным, другие суда препятствий не чинили, и переписке между сыном и отцом ничто не мешало. Письмо дошло до Корнелиса быстро, и сам он ответил тут же, не присаживаясь, чтобы успеть до отхода судна, так что ответ был получен в Харлеме летним днем 1636 года. Подобранным с земли угольком старик нацарапал несколько строк на клочке оберточной бумаги, и, хотя буквы вышли нечеткими, а некоторые слова расплылись от сырости трюма, чтобы понять смысл, хватило и того, что удалось прочесть: Корнелис категорически против продажи дома.

«Этот дом — единственное оставшееся у нас имущество и единственное свидетельство былого богатства нашего рода. Тот, кто отдаст его или продаст, или еще каким-нибудь способом лишит нас этой собственности, поступит бесчестно по отношению к нашему имени и заслужит мое неодобрение. Вспомните поговорку, в которой так хорошо выражена мудрость нашего народа: oost, west, thuis best — хоть восток, хоть запад, а дома лучше всего!»

— Хорошо сказано! — одобрил Яспер и, довольный тем, что отец с ним солидарен, воспользовался случаем наставить брата на истинный путь. Младший говорил тихим, вкрадчивым голосом, словно гипнотизер, когда тот старается околдовать публику, и, усадив брата у камина в глубокое кресло с мягкими подушками, откуда нелегко было выбраться, все подливал ему вина.

— Вот, Виллем, все и сказано в немногих словах! Мои речи на тебя нисколько не подействовали, может быть, ты хотя бы к Корнелису прислушаешься? Отец мудро остановил тебя на пути к безумной авантюре, в которую ты устремился один, но в которую вовлекаешь и нас всех. Поскольку всякая надежда породниться с Берестейнами для нашей семьи утрачена, давай благоразумно отступим и спасем то, что еще можно спасти.

Ссылаясь на отца, Яспер все-таки надеялся найти опору и поддержку скорее в очевидности, чем в мудрых советах. Он сближал ладони со словами «Другого выхода нет!» — и показывал таким образом, до чего узок путь, по которому можно двигаться, а затем, быстро сплетая цепочку мыслей, предсказывал спасительное для семьи развитие событий: Деруики выкупят суконную лавку, Виллем снова станет управлять ею, а сам Яспер и сестры вернутся к учебе, которую пришлось оставить.

Из того, что у Деруиков есть сегодня, младший брат сохранил бы только тюльпаны — ведь не скроешь, как ему нравится выращивать эти цветы… Яспер предложил посадить несколько цветков в саду у дома, но не «с глупым намерением ими торговать», а только ради удовольствия создавать новые сорта и обогащать коллекцию, то есть уподобиться такому ботанику, как Каролюс Клузиус [41], чей интерес к цветам был свободен от алчности.