Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - Анна Пастернак Страница 5

«Новый мир», ведущий советский литературный ежемесячный журнал, где работала Ольга Ивинская, был основан в 1935 году. Будучи официальным органом Союза писателей СССР, «Новый мир» имел в сталинский период огромное влияние и аудиторию в десятки миллионов читателей. Литературные журналы были основным средством распространения политических идей в стране, где любые публичные обсуждения подвергались жесткой цензуре, а авторы журналов пользовались в советском обществе небывалой популярностью. Редакция журнала на Пушкинской площади располагалась в огромном, выкрашенном в густой темно-красный цвет бывшем бальном зале с позолоченными карнизами, где некогда танцевал Пушкин. Редактор журнала, поэт и писатель Константин Симонов, харизматичный персонаж с серебристой гривой волос, который щеголял крупными перстнями-печатками и мешковатыми костюмами по последней американской моде, усердно привлекал в журнал «живых классиков» и заполучил в постоянные авторы Павла Антокольского, Николая Чуковского и Бориса Пастернака. Ольга отвечала в редакции за раздел начинающих авторов.

Однажды студеным октябрьским днем 1946 года, как раз когда за окнами начинали кружиться снежинки, Ольга собиралась пойти пообедать со своей подругой Наташей Бьянки, техническим редактором журнала. Когда она уже натягивала беличью шубку, коллега Зинаида Пиддубная остановила ее. «Борис Леонидович, – сказала она вошедшему мужчине, – позвольте представить ^[25] вам одну из ваших самых пламенных обожательниц», – и указала на Ольгу.

Ольга была ошеломлена, когда «этот бог» ^[26] явился перед ней «на ковровой дорожке» и одарил ее улыбкой, обращенной именно к ней. Она храбро протянула ему руку для поцелуя. Борис наклонился над ее рукой и спросил, какие его книги у нее есть. Ошарашенная, в полном восторге оттого, что оказалась лицом к лицу со своим кумиром, Ольга ответила, что книга у нее есть только одна. Пастернак удивился. «Ну я вам достану, – пообещал он, – хотя книги почти все розданы…» Борис объяснил, что в основном пробавляется переводами и почти не пишет стихов – из-за цензурных ограничений тех лет. Сообщил, что занимается к тому же переводами шекспировских пьес.

Всю свою писательскую карьеру Пастернак в основном зарабатывал заказной переводческой работой. Хорошо владея несколькими языками, в том числе французским, немецким и английским, он живо интересовался трудностями и задачами, которые ставил перед ним литературный перевод. Обладая в полной мере даром интерпретировать и искусно передавать особенности разговорного языка, он стал ведущим русским переводчиком Шекспира и шесть раз был номинирован на Нобелевскую премию за свои достижения в этой области. В 1943 году британское посольство прислало Пастернаку письмо с комплиментами и выражением благодарности за его успехи в переводе произведений «великого Барда». Эта работа обеспечила ему несколько лет стабильного дохода. В 1945 году он признавался одному из друзей: ^[27] «По-прежнему меня кормит чистопольский старик Шекспир».

«Знаете, задумал роман ^[28] в прозе, – говорил он Ольге в редакции «Нового мира», – но еще не знаю, во что он выльется. Хочется побродить по старой Москве, которую вы уже не помните, об искусстве поговорить, подумать». На том этапе черновик романа имел заглавие «Мальчики и девочки». Борис ненадолго умолк, потом добавил слегка смущенно: «Как это интересно, что у меня еще остались поклонницы…» Даже в возрасте 56 лет, будучи более чем на двадцать лет старше Ольги, Пастернак оставался мужчиной, красивым сильной, поразительной красотой – вопреки тому, что его удлиненное лицо часто сравнивали с головами арабских скакунов (едва ли лестное сравнение), в первую очередь из-за длинных «желтоватых конских зубов». Высказанное Борисом сомнение в том, что у него «еще остались поклонницы», может показаться кокетливым – оно отдает ложной скромностью, – в то время как он прекрасно знал, что оказывает на людей гипнотическое воздействие и что перед ним повсеместно благоговеют и мужчины, и женщины. Русский поэт Андрей Вознесенский, для которого Пастернак впоследствии стал учителем, при их первой встрече в том же 1946 году был заворожен ослепительной внешностью поэта:

«Он заговорил с середины. ^[29] Скулы его подрагивали, как треугольные остовы крыльев, плотно прижатые перед взмахом. Я боготворил его. В нем была тяга, сила и небесная неприспособленность. Когда он говорил, он подергивал, вытягивал вверх подбородок, как будто хотел вырваться из воротничка и из тела… Короткий нос его, начиная с углубления переносицы, сразу шел горбинкой, потом продолжался прямо, напоминая смуглый ружейный приклад в миниатюре. Губы сфинкса. Короткая седая стрижка. Но главное – это плывущая дымящаяся волна магнетизма».

Женщины преследовали Пастернака всю его жизнь. Однако он отнюдь не был этаким донжуаном; совсем наоборот. Он преклонялся перед женщинами, улавливая их чувства, как прирожденный эмпат, поскольку понимал, что события эмоциональной и чувственной жизни у женщин – как и у поэтов – часто сложны и запутанны. Его судьбоносной встрече с Ольгой в «Новом мире» предстояло стать тем гордиевым узлом, что опутал его эмоциональную и творческую жизнь.

Обменявшись парой фраз с Зинаидой Пиддубной, он поцеловал обеим женщинам руки и ушел. Ольга застыла на месте, лишившись дара речи. Это был один из тех пресловутых навсегда переворачивающих жизнь моментов: она почувствовала, как сместилась ось ее мира. «Я была просто потрясена ^[30] предчувствием, пронизавшим меня взглядом моего бога. Это был такой требовательный, такой оценивающий, такой мужской взгляд, что ошибиться было невозможно: пришел человек, единственно необходимый мне, тот самый человек, который, собственно, уже был со мною. И это потрясающее чудо».

В «Докторе Живаго» читатель знакомится с Ларой во второй главе – «Девочка из другого круга». Первые впечатления Юрия Живаго от Лары основаны на первых встречах Бориса с Ольгой: «Ей не хочется нравиться, ^[31] – думал он, – быть красивой, пленяющей. Она презирает эту сторону женской сущности и как бы казнит себя за то, что так хороша. И эта гордая враждебность к себе удесятеряет ее неотразимость».