Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин Страница 5

Со смертью отца сумма его пенсиона была значительно урезана, и мать получала за отставного майора всего 20 рублей. Выхода не было — Антону надо было зарабатывать самому.

Он сам стал репетитором для двух второклассников, получая 12 рублей в месяц. Став «Пифагором», он уже имел право на содержание так называемой «ученической квартиры», на которой сам обучал почти что класс — 8 учеников, плативших ему 20 рублей в месяц. Только благодаря этому семья смогла выжить в столь трудный период.

Интересно мировоззрение Деникина, выработанное им самим: «бессонные ночи, подлинные душевные муки, страстные споры, чтение Библии наряду с Ренаном (Эрнест Ренан, французский писатель, историк религии. — Прим. автора) и другой «безбожной» литературой… Я лично прошел все стадии колебаний и сомнений и в одну ночь (в 7-м классе), буквально в одну ночь пришел к окончательному и бесповоротному решению: человек — существо трех измерений — не в силах сознать высшие законы бытия и творения. Отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю христианство и Православие. Словно гора свалилась с плеч!»

Ученики разных национальностей вместе бегали на Вислу купаться, вместе катались на лошадях с уланами Литовского полка, занимались в гимнастическом зале 1-го Стрелкового батальона, стреляли в тире пограничников, топали строем на военных занятиях в реальном училище, которые были введены в школьную программу в 1889 году. Армейский быт постепенно входил в личную жизнь Антона Деникина, определяя дальнейшую судьбу «пифагора». На следующий год он, как сын отставного майора, надел шинель вольноопределяющегося 1-го Стрелкового полка, расквартированного в Плоцке, параллельно начав учебу на курсах при Киевском пехотном инженерном юнкерском училище. Надел, чтобы не снимать ее всю оставшуюся жизнь.

Из будущих крупнейших деятелей Белого движения аналогичный Деникину путь от сына солдата через «вольнопера» до генерала проделал будущий главнокомандующий царской армии Михаил Алексеев, из чиновничьей среды вышли сын коллежского советника генерал Николай Юденич, любимец Добровольческой армии сын коллежского асессора полковник Митрофан Неженцев, из семей простых офицеров в генералы вышли начальник штаба ВСЮР Иван Романовский, единственный военный, получивший за боевые заслуги почетную приставку к фамилии Яков Слащев-Крымский, из далеко нетитулованного казачества — генерал Лавр Корнилов, Константин Мамантов и Андрей Шкуро. Все прошли обычные училища, все начинали с младших офицеров с жалованьем 50 рублей в месяц. Так что к началу Гражданской войны русский офицерский корпус в основной своей массе принадлежал к категории трудового интеллигентного пролетариата, а уж никак не к столь люто ненавидимой гегемоном буржуазии.

Как писал будущий главком ВСЮР: «В конце 80-х годов для комплектования русской армии офицерами существовали училища двух типов: военные училища, имевшие однородный состав по воспитанию и образованию, так как комплектовались они юношами, окончившими кадетские корпуса (средние учебные заведения с военным режимом). И юнкерские училища, предназначенные для молодых людей «со стороны» — всех категорий и всех сословий. Огромное большинство поступавших в них не имели законченного среднего образования, что придало училищам этим характер второсортности. Военные училища выпускали своих питомцев во все роды оружия офицерами, а юнкерские — только в пехоту и кавалерию в звании среднем между офицерским и сержантским, и только впоследствии они производились в офицеры.

В 80-х годах соотношение выпускаемых из военных и юнкерских училищ было 26 % и 74%. Путем постепенных реформ перед Первой мировой войной, в 1911 году, все училища стали «военными», и русский офицерский состав по своей квалификации не уступал германскому и был выше французского».

Антон Деникин как раз и попал во «все категории и сословия» — в юнкера «матери городов русских». Училище располагалось в бывших казармах военных кантонистов, входивших в состав оборонительных укреплений Новой Печерской крепости, основанной в 1844 году.

Один из юнкеров — Сергей Вейгман рассказывал: «С первого до последнего дня пребывания в училище юнкеров воспитывали в духе рыцарских традиций. Учеба начиналась с принятия военной присяги, которое, как правило, проходило в начале октября. После церковной службы на плацу выстраивались все юнкера: на правом фланге — старший курс, на левом — первокурсники. Перед строем — аналой с Евангелием и крестом. Неподалеку располагался оркестр, исполнявший перед присягой традиционный марш «Под двуглавым орлом». Затем по команде юнкера снимали шапки и вслед за священником повторяли слова военной присяги, текст которой оставался в стране неизменным еще с петровских времен: «Обязуюсь и клянусь Всемогущим Богом перед святым его Евангелием защищать Веру, Царя и Отечество до последней капли крови…». Далее следовал церемониальный марш, после которого молодых людей ждал праздничный обед, вечером — бал, а на следующий день — первый отпуск в город.

Из общих предметов проходили Закон Божий, механику, аналитику, химию, два иностранных языка и русскую литературу.

Жизнь юнкеров была далеко не книжная и тем более не киношная. Казарменное положение, ни минуты покоя и возможности побыть наедине с собой — даже в клозете были убраны перегородки, чтобы юнкера, так сказать, не отучались от коллектива. Молодые люди 18–19 лет, не привыкшие к замкнутому, строго регламентированному пространству, рвались на волю, к огням большого города, в самовольные отлучки, к барышням, к шумному обществу. Но любая провинность такого плана каралась строго — в лучшем случае карцером, в худшем — отчислением из училища. Особенно люто преследовалось пьянство. Если юнкера застукают подшофе — тут же пинком за ворота училища, за «винный дух» — арест и «третий разряд по поведению», который сильно ограничивал юнкерские права, в особенности при выпуске.

Понятное дело, что все одним миром мазаны и прикрывали в таких ситуациях друг друга, как могли. Клали в кровать чучело, чтобы дежурный офицер во время ночного обхода не обнаружил отсутствующего, на вечерней поверке, меняя голос, отзывались за отсутствующих. Шпаргалки на занятиях писали на манжетах, прятали на резинке в рукавах мундиров, заранее доставали «расклад» экзаменационных билетов с темами сочинений, так что каждый юнкер, заранее написав «свою» тему, смело шел к обозначенному на «схеме» билету и со вздохом облегчения уже за партой извлекал из-за пазухи уже готовое сочинение. Здесь тоже ничего не поменялось и до нынешних времен.

Развлекались господа юнкера тоже специфически — устраивали «похороны» учебников и собственных сокурсников, вылетавших из училища за неудовлетворительное поведение. В духе «Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора» Петра Великого. В качестве «гроба» использовалась снятая дверь. Перед ним шло «духовенство», одетое в ризы из простыней и распевавшее поминальные псалмы. За «гробом» — «родственники» из числа юнкеров. Когда в училище появились оркестры, те тоже включились в процессию. Несли зажженные свечи и кадила, дымящиеся дешевым табаком. И процессия в чинном порядке следовала по всем казематам до тех пор, пока неожиданное появление дежурного офицера не обращало в бегство всю компанию, включая и «покойника».