В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд Страница 5

С этим были согласны далеко не все. Пророчество, как мудро заметил Ибн Хишам, тяжкая ноша. Ее могут нести только сильные, решительные люди, да и то лишь с Божьей помощью и Его милостью, из-за противодействия людей, которое они встречают, передавая послания Бога¹⁶. Сограждане Мухаммеда считали его сначала безумцем, потом провокатором, а позже – смертельно опасным человеком. Особенное недовольство бескомпромиссным посланником Господа проявляли члены его собственного племени курейшитов. Это был консорциум кланов, пользующийся особым уважением среди разбросанных по Аравийской пустыне арабских племен¹⁷. Престиж, которым пользовались члены племени, отражался в выгодной роли, захваченной ими для себя – хранителей Каабы и множества ее идолов. Представляется, что эту роль Мухаммед, постоянно ведший разговоры о единственном Боге, саботировал (тезис о том, что религия Мухаммеда являлась угрозой для деятельности курейшитов – хранителей Каабы, не упоминается в древних мусульманских традициях, но считается само собой разумеющимся в современных западных биографиях пророка). Неудивительно, что постепенно в Мекке стало слишком жарко для пророка и его последователей. К 622 г., через двенадцать лет после того, как с небес снизошло первое откровение, угроза нависла над их жизнями. Однажды ночью Мухаммеду явился Гавриил и предупредил, что курейшиты хотят убить его во сне. Пора было бежать. Следуя по стопам своих сторонников, многие из которых уже покинули Мекку, Мухаммед выскользнул из города и скрылся в ночи. И началось не бесцельное бегство в пустыню, а тщательно спланированная миграция – хиджра.

Со временем стало ясно, что этот побег изменил все, даже летоисчисление. 622 г. доселе считается первым годом мусульманской эры, и далее календарь мусульман считается по хиджре – Anno Hegirae. Для Ибн Хишама центральным эпизодом жизни Мухаммеда было не первое откровение, а уход из Мекки. Он был уже не простым проповедником, Мухаммед начал серию деяний, в результате которых он со временем стал лидером нового политического порядка. Цель его путешествия – оазис к северу от Мекки, известный под названием Ятриб, нуждался в руководстве. Жившие там племена – причудливая смесь еврейских и арабских поселенцев – сначала с большим энтузиазмом враждовали между собой, но со временем, когда размах насилия перерос все допустимые пределы и грозил вот-вот выйти из-под контроля, люди устали от постоянного кровопролития. Возникла нужда в миротворце – надежном, достойном доверия и влиятельном человеке, – только возможно! – имеющем прямую связь с Господом. Короче говоря, Мухаммед, пророк, нуждавшийся в убежище, и Ятриб, город, которому был нужен пророк, идеально подходили друг другу. Ибн Хишам заявил, что такое идеальное соответствие устроили небеса.

В результате воцарения Мухаммеда в Ятрибе город в конечном счете лишился своего имени, оно исчезло с карты. Ятриб стал «городом пророка» – Madinat-an-Nabi – Мединой. Мухаммед прожил там до конца своих дней, построив общество, которое с тех пор служило образцом, моделью для мусульман. Суровым и ясным был упрек, который пророк обрушил на тех, кто продолжал жить, руководствуясь убийственной этикой пустынь. Любить богатство, «любя его страстно»¹⁸, красть у сирот и расточать их наследство, избавляться от нежеланных дочерей, закапывая их живьем в пески, – все это, как предупреждал Мухаммед, каралось вечным огнем. «Тем, которые несправедливо обижают людей и злодействуют на земле, им будет лютая мука»¹⁹. Перед грозной бесконечностью Бога, восседающего на месте судьи, даже самый высокомерный и буйный вождь клана – жалкая пылинка. Враждующие племена Ятриба, которых захлестнул поток откровений Мухаммеда, все чаще находили свои старые чувства вражды и преданности ничтожными по сравнению с величием его посланий. Но пророк, даже укрощая их склонность к более традиционным удовольствиям шовинизма, не думал лишать их чувства общности. Наоборот. Хотя Мухаммед, безусловно, принес мир в этот оазис, чего, собственно, от него и ждали, это стало для него пределом. Он предложил народу Ятриба нечто большее, намного большее – радикально новую идентичность, выкованную из беспорядочно двигающихся атомов раздробленного племенного порядка. Они действительно стали единым народом, членом вселенской мусульманской общины – уммы.

Пусть Мухаммед был «печатью пророков», но он отнюдь не считал ниже своего достоинства заниматься делами образования земного государства. Бог продолжал разговаривать с ним. И уверенность пророка в себе не уменьшалась. Преграды на его пути сметались. Когда огромный разрыв между бедными и богатыми, который оскорблял Мухаммеда до глубины души, так и не уменьшился, он без лишних размышлений объявил вне закона ростовщичество и установил справедливую систему налогообложения. Когда евреи Ятриба, встревоженные трансформацией своего родного города в «город пророка», задумали выступить против Мухаммеда, они были изгнаны, порабощены или убиты. Когда курейшиты узнали, что Мухаммед намеревается напасть на один из их караванов, и выслали эскорт в пустыню, его встретил пророк с небольшим отрядом сторонников у оазиса Бадр и обратил в бегство. «За ними летели ангелы в белых тюрбанах»²⁰, светясь в небе над полем боя; они размахивали своими грозными мечами, и головы курейшитов летели с плеч.

Но самым явным и неоспоримым признаком благосклонности Бога была трансформация самого Мухаммеда. Всего лишь за десятилетие он превратился из беженца в фактического хозяина Аравии. Согласно Ибн Хишаму, он лично возглавил двадцать семь кампаний, и если иногда терпел поражение, и ангелы предпочитали не сражаться за него, как делали это при Бадре, а служить ему резервом, то его конечный триумф может считаться еще более невероятным. К 632 г., который традиционно считается годом смерти пророка, язычество в Аравии было практически уничтожено. Самым приятным моментом стало покорение Мекки, имевшее место двумя годами ранее. Въехав в свой родной город, Мухаммед первым делом приказал выбросить из Каабы всех богов. Развели большой костер, и поверженные идолы погибли в его пламени. Дьявол, собрав своих сторонников вокруг, горестно воскликнул: «Оставьте все надежды, что после этого дня сторонники Мухаммеда когда-нибудь вернутся к ширку»²¹. По крайней мере, он вполне мог это прокричать. Почтенное святилище, признанный оплот язычества, наконец пал перед исламом. Но посвящение Мекки единому истинному Богу не было инновацией. Мухаммед – так он сказал своим последователям – восстановил первоначальную чистоту святилища. «Бог создал святую Мекку в день, когда сотворил небо и землю… И она будет святой из святых до Судного дня»²².

Это заверение, даже в суровые дни после смерти Мухаммеда двумя годами позже, давало утешение и успокоение верующим. Оно предполагало, что Бог не покинул их. Несмотря на потерю пророка, Аравия оставалась изменившейся. И речь идет не только о Мекке. То же самое можно сказать об умме. В течение следующих лет, десятилетий и веков мусульманский народ сделает все, чтобы превратить весь мир в покоренный «Куб», очищенный и освященный. К тому времени, как Ибн Хишам начал писать биографию пророка, уже не одни только арабы, вознося молитвы, обращали лица к Мекке. Странные народы, о которых пророк, скорее всего, даже не слышал – вестготы и берберы, согдианцы и парфяне, – шагали по горячим пескам Аравии – паломники направлялись к Каабе. Хотя Ибн Хишам не касался этого явления в своей сире, не было недостатка в других ученых, желавших поведать о невероятных завоеваниях в годы после смерти пророка, причем не в одной только Аравии. Такому интересу вряд ли стоит удивляться. В дни язычества ничто не доставляло арабам большего удовольствия, чем хвастовство, все равно чем – славным подвигом, актом бандитизма или унижением соперника. Теперь они похвалялись служением делу Господа. От Бадра до самых дальних уголков мира летопись ислама стала историей невероятного военного триумфа. Захватывались города намного крупнее Мекки, покорялись народы намного сильнее курейшитов. Масштаб этих побед, одержанных вопреки существованию великих империй и почтенных религий, был для любого человека достаточным доказательством истинности претензий пророка. «Это знак того, что Бог любит нас, – воскликнул один восторженный араб, – и доволен нашей верой, поэтому он даровал нам господство над другими народами и религиями»²³.