Валерий Воронин - преждевременная звезда - Александр Нилин Страница 5

Но, скажем, призовое третье место в первом послевоенном чемпионате не произвело такого уж большого впечатления, поскольку бронзовые (правда, медали еще не были учреждены) призеры отстали от победителя турнира на двенадцать очков.

В финале Кубка сорок седьмого года торпедовцы считались фаворитами в противостоянии слабо выступавшему в том сезоне возрастному «Спартаку». Но восторжествовал пресловутый спартаковский дух.

В сорок девятом году московское «Динамо» было на подъеме — и мало кто сомневался, что им удастся «дубль». И вдруг в финале торпедовцы сыграли свою лучшую игру — и к ликованию автозавода и его директора Ивана Лихачева, премировавшего особо отличившихся футболистов машинами, Кубок оказался в рабочем дворце культуры…

В последующие сезоны обладатель Кубка выступает в чемпионатах еще слабее, с начала пятидесятых команду покидает Александр Пономарев, но в пятьдесят втором «Торпедо» побеждает в кубковом финале безусловного тогдашнего лидера «Спартак». Причем гол забивает игрок клубной команды, случайно занявший свободную вакансию центра нападения (ровно через год на эту вакансию пригласят шестнадцатилетнего футбольного гения с завода «Фрезер» по имени Эдуард Стрельцов).

Команду «Торпедо» послевоенных сезонов можно смело назвать командой ИГРОКА. Но не в том метафорическом — и довольно распространенном в дотренерскую эпоху — смысле, когда подразумевалось, что сильные футболисты, не скованные «особым заданием», повинуясь своей артистической («игроцкой») интуиции, строят игру команды на основе индивидуальных достоинств каждого из них.

Все сильные игроки «Торпедо» — на полную команду их, впрочем, никогда не набиралось (и рядом с талантами вполне уверенно чувствовали себя посредственности, которых в динамовском, спартаковском или армейском составе трудно было вообразить) — неизменно подчиняли себя одной-единственной звезде. Александру Пономареву. Ворота защищал голкипер с легендарной довоенной известностью Анатолий Акимов, прежде выступавший за «Спартак», а сезон тридцать девятого года и за «Динамо». Но, хотя в списке лучших за сезон сорок восьмого Акимов опережал Хомича и Никанорова, все понимали, что в команде автозавода имени Сталина он завершает карьеру. Пономарев же настолько пользовался авторитетом, что про его годы никогда и не заговаривали. Да и манера «Пономаря» играть, всех вокруг подчиняя и превращая в поддужных, подносящих снаряды, возрастом никак и не лимитировалась.

Невысокий крепыш, в силу свежих тогда военных ассоциаций напоминавший удивительно маневренный танк, являл собою идеал центрфорварда таранного типа. Гурманы на словах предпочитали ему более тонких в розыгрыше Федотова, Пайчадзе, Бескова или вдохновенного дриблера Боброва. Но Александр Пономарев запросто выдерживал конкуренцию с ними, а в очных поединках мог выглядеть и предпочтительнее. Вышеупомянутые конструкторы и лидеры не имели такой власти над партнерами, как торпедовский капитан. На поле он ассоциировался не только с боевой машиной, а и с могущественным директором автозавода Лихачевым (после разоблачения культа Сталина ЗИС переименуют в завод имени Лихачева и сегодня он по-прежнему ЗИЛ). Болельщики кричали с трибун: «Саша, распорядись!».

Его игру можно смело принять за единицу торпедовского стиля — типа вольт или ампер…

И Пономарев распоряжался. Тренеры отходили на второй план.

В середине пятидесятых в «Торпедо» заиграли сразу два форварда, превосходившие, на мой взгляд, одаренностью Александра Семеновича. А чуть позже к Иванову и Стрельцову присоединился и выдающийся правый край атаки Слава Метревели… И опять о линии нападения говорили больше, чем о тренерах. Хотя один из тренеров — Виктор Маслов — котировался уже на равных со знаменитостям и своего цеха. И лишь отсутствие побед в чемпионатах мешало до конца понять его истинное величие. Результата этот специалист ждал дольше, чем кто-либо из равных ему по дарованию коллег, но дождался небывалого эффекта, под которым, однако, смог смело бы поставить свою авторскую подпись, уже без ссылок на звезд, определявших уровень игры. Он впервые создал команду — звезду в чистом, то есть оптимально сбалансированном виде.

Буквально за сезон произошло превращение «Торпедо» в суперклассную команду, даже болельщиков самых популярных клубов очаровавшую диктатурой стиля во всех подробностях игры. И убедительным изяществом побед. С чемпионом страны пятьдесят девятого года московскими динамовцами в сезоне шестидесятого торпедовцы встречались пять раз (турнир за чемпионское звание сначала разыгрывался в подгруппах) — и четырежды побеждали при одной ничьей. Тогда же зародился комплекс «Спартака» по отношению к «Торпедо». Игроков автозаводского клуба отличало удивительное отсутствие сомнений в непрерывности своего веселого и фирменного всемогущества. Николай Моношин — воронинский партнер по линии полузащиты — вспоминал, что и после самых ответственных матчей в шестидесятом году ни он, ни товарищи его по команде никогда не чувствовали себя измотанными, выжатыми: с удовольствием поиграли бы еще… И никакого страха перед любым противником — с нетерпением ждали начала матча, чтобы проявить себя в полном блеске. Подобное состояние никогда в последующие годы к ним не возвращалось…

Валерий Воронин образца шестидесятого года не ходил в премьерах, равнозначных Валентину Иванову. Он был не более, чем боевым патроном в обойме мастеров, строго избранных Масловым (даже очень высоко ценимый в «Торпедо» Валентин Денисов, стоящий, по гамбургскому счету, в одном ряду с великими и общепризнанными, не так-то много игр провел в основном составе).

Журналисты ухватились за сочетание Воронин — Моношин. Их непременно вдвоем фотографировали на обложки спортивных изданий, их пытались представить неразлучниками. Но противоречие в игровом союзе Моношина с Ворониным образовалось едва ли не сразу. Моношин восхищал широкую публику — к ней, правда, и годы спустя, примыкает оригинал Владимир Маслаченко, утверждающий, что Валерий скорее дутая величина, а Коля на голову его выше в своем высокотехничном обращении с мячом. Но внутри «Торпедо» его частенько называли «полотером». Кстати, для знатоков журналистская версия о том, что столько значившая для новоявленного клуба линия полузащиты замыкается на Валерии Воронине и Николае Моношине, казалась абсурдной. Они видели, какой неслыханный объем работы совершает Борис Батанов, умевший отпахать и за Николая, которому не хватало выносливости. Кстати, единственный новичок в торпедовском составе Батанов, перешедший из ленинградского «Зенита», был и единственным, кого в сезоне шестидесятого можно выделить наряду с Валентином Ивановым. Борис пришел в «Торпедо» двадцатишестилетним — и в команде, всецело в игровом поведении подчиненной в предыдущие годы Иванову, смело заявил о своей самостоятельности. «Дело не в лидерстве, — говорил мне как-то Батанов, — а в уверенности, что поступаешь правильно. Иванов как привык играть? Он требует: дай ему мяч! И попробуй — не дай… А я возьми и развернись в другую сторону. Вижу: занял он позицию — я ему сразу же мячишко. И он вышел один на один. Забил таким образом с десяточек голов — и больше никогда мне ни слова не говорил.» Когда во Дворце спорта в Лужниках «Торпедо» вручали золотые медали, Валентин Иванов был слегка шокирован ором болельщиков, когда объявили фамилию Бориса. Но, конечно, и в команде-звезде Иванов не переставал быть звездой первой величины.