Кропоткин - Вячеслав Маркин Страница 5

Похоже, далеко не благодушным был настрой юного выпускника Пажеского корпуса, добровольно отправившегося из родового поместья в Сибирь, если он переписывал в дневник такие стихи.

И все же, спустя многие годы, в начале XX века, когда П. А. Кропоткин работал над своими мемуарами, он вспоминал Никольское с большой теплотой: «Лучшее наше время было, конечно, в деревне… Наступала весна. Снег таял, и вниз по Пречистенке, вдоль тротуаров бежали шумные потоки воды. Около бульвара потоки сливались с другой, более шумной речкой, несшей вниз по Сивцеву Вражку пустые бутылки, студенческие тетради и всякий мусор… С каждым днем становилось все теплее, и все наши мысли неслись в Никольское… В деревне не было конца приятным впечатлениям: леса, прогулки вдоль реки, карабканье на холмы старой крепости; иногда — случайные встречи с волками… Трудно найти в центральной России более красивые места для жизни летом, чем берега реки Серены. Высокие известняковые холмы спускаются местами к реке глубокими оврагами и долинами, а по ту сторону реки расстилаются заливные луга; темнеют уходящие вдаль тенистые леса, пересекаемые лощинами с быстро текущими речками. Там и сям виднеются помещичьи усадьбы, окруженные фруктовыми садами, а с вершины холмов можно насчитать сразу не менее семи церковных колоколен. Десятки деревень раскинуты среди ржаных полей».

В далеком детстве состоялась первая встреча Кропоткина с Россией, ее природой, ее народом. Теперь он ехал через всю страну, на ее далекую восточную окраину. Уезжая, зашел в редакцию газеты «Московские ведомости», главным редактором которой был тогда П. М. Леонтьев, и предложил себя в качестве своего рода сибирского корреспондента. Леонтьев обещал печатать его письма в воскресном приложении к газете, выходившем под названием «Современная летопись». Девятнадцатилетний Петр Кропоткин почему-то решил, что именно он должен непременно рассказать о том, что увидит в Сибири и по дороге туда. Хотя, если судить по переписке с братом, в нем не было ни капли самоуверенности, напротив — он был полон сомнений в своих способностях. Но Леонтьев сразу согласился, даже не зная, что молодой князь уже имеет первую публикацию в «Книжном обозрении». А может быть, и хорошо, что не знал, потому что в двадцать четвертом номере без подписи автора была помещена короткая (25 строк) рецензия на статью радикально настроенного литератора Н. В. Шелгунова ^[5] в «Современнике», в которой излагалось содержание статьи никому еще в России не известного Фридриха Энгельса «Положение рабочего класса в Англии». В рецензии говорилось, что автор имеет в виду только факты, рисуя «то положение, в котором находится в настоящее время рабочий в Лондоне, Ливерпуле, Манчестере, Глазго и других промышленных городах Англии, описывает темные закоулки этих городов с их заразительными зловониями, теснотою, недостатком вентиляции и прочими ужасами пролетариата». Рецензия дает положительную оценку статьи Шелгунова: «…составлена довольно интересно и читается легко». В скором времени «Современник» будет уже закрыт, а Шелгунов из солидарности с приговоренным к ссылке поэтом Михаилом Михайловым отправится вместе с женой в Сибирь, где и будет оставлен на поселении.

Туда же едет князь Кропоткин с обязательством присылать материал для «Современной летописи». Он просит Леонтьева не указывать в подписи под его публикациями княжеского титула. Из Перми уходит в Москву первое письмо-корреспонденция «На пути в Восточную Сибирь». Одновременно отсылается письмо брату: «Сейчас отправляю письмо Леонтьеву, недельки через три по получении этого письма зайди в редакцию и справься, напечатают или нет. Если напечатают, то прошу выслать мне „Современную летопись“ за 1862 г. в Иркутск». Гонорары за статьи Петр просил передавать брату, который тогда был лишен поддержки отца и сильно нуждался.

Петр весь во власти пересекаемого необъятного пространства. Оно наполнено лесами, реками, небом, то ясным, то мрачно-нахмуренным, тяжелым и давящим. Это исконная природа России, непонятно как связанная с душой русского человека, но неразрывная с ней.

Владимир, основанный на небольшой речке Клязьме семь с половиной веков назад Владимиром Мономахом, одним из первых Рюриковичей. Нижний Новгород. Волга, великая река — Кропоткин воспринимает ее как что-то до боли родное, близкое, свое. Пересекаемое им пространство заполнено событиями русской истории. Они оживали в сознании, когда попадаешь в города, никогда еще не виданные, но названиями своими знакомые с детства.

Первая статья начата с описания старинного Владимира, утопавшего тогда в вишневых садах. Затем молодой автор перешел к Нижегородской ярмарке, которую застал готовой к открытию. Это было важнейшее событие для вступающей на путь капиталистического развития Российской империи. Ярмарка расположилась на стрелке между Волгой и устьем впадающей в нее Оки. В этом месте — множество судов, целый лес мачт, а вокруг несметное число нищих, привлеченных ярмаркой. На мосту через Волгу была слышна песня, «более похожая на стон», как записал он в дневнике. Ее пели гребцы проходившего по реке судна. Унылая песня помогала бурлакам грести в такт, но Кропоткину она показалась «чем-то диким, возмущающим душу, наводящим грустную думу, бессильную злобу, желчную задумчивость». Из Нижнего он поплыл на пароходе «Купец» по Волге и Каме и утром 31 июля прибыл в Казань. Вид Волги под заходящим солнцем напомнил ему детские годы, село Никольское с речкой Сереной: «Да, Никольское дорого по воспоминаниям детства, а оно, как и всякое детство, не было безотрадным при всей гадости, которая окружала меня». Вспоминал он в дневнике и Лидию, «милое создание», но все реже и реже…

«Купец» вошел в Каму. На всех остановках любознательный пассажир из Петербурга выходил на берег. Его интересовало всё — ведь он корреспондент «Современной летописи»! В Елабуге, например, обратило на себя внимание множество огней в поле. Оказалось, местные жители занимались кустарным обжигом гипса, в изобилии встречающегося в береговых обрывах, для получения алебастра. Сарапул был знаменит тогда как город сапожников, и Кропоткин заглянул в их мастерские. В Перми его встретили «невыносимая тишина и безлюдье». «Это затишье, — отметил в своей первой корреспонденции Кропоткин, — нарушается подчас только звоном цепей… партии ссыльных останавливаются довольно долго для поверок, расчетов и т. п.; а потому, кроме проходящих партий, часто встречаются здешние арестанты, которые в больших ушатах несут щи для проходящих… С барабанным боем и прочими атрибутами проезжает мимо окон известная колесница со столбом и привязанным к нему преступником… В Перми это никогда не делается утром, а в 12 часов, в торговый день». Это было первое знакомство Кропоткина с каторжно-ссыльной Сибирью.