Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг Страница 5

Между тем на арену русской истории в «смутное время» выступили загадочные «народные массы» – это казаки и объединенные Иваном Болотниковым крестьяне. И снова: не входит в наши задачи сейчас подробный анализ этого явления, но, поскольку представители династии Романовых будут с этим явлением сталкиваться и в дальнейшем, попытаемся дать ему краткую, по возможности, характеристику.

Тогда Россия впервые столкнулась с этим самым «выступлением народных масс». (Обратим внимание на то, что Франция пережила «Жакерию» в начале второй половины XIV века, и в том же XIV веке, в конце его, Англия переживает «восстание Уота Тайлера».) В дальнейшем России, уже при Романовых, предстоит пережить выступления Степана Разина и Емельяна Пугачева. Что же они такое, эти загадочные выступления «народных масс»? Вероятно, ответить на этот вопрос более или менее логично, попытаться оценить действия личностей, подобных Уоту Тайлеру и Ивану Болотникову, вовсе не так просто. Что прежде всего бросается в глаза? «Народные массы», объединенные сильными и своеобразными личностями, все же пасуют перед силой государства, даже ослабленного, как Россия в период смуты (это хорошо сумел показать Василий Шукшин в романе о Разине «Я пришел дать вам волю»). Далее – от Тайлера до Пугачева – «массы», в сущности, не выдвигают «программу протеста против угнетателей», напротив, поддерживают то или иное лицо, претендующее на престол («самозванно» или «законно»); так, например, поддерживали казаки Марину Мнишек, а в дальнейшем Романовых, так Пугачев объявил себя чудесно спасшимся Петром III. И, наконец, «выступления масс» не могут опираться на «стабильную систему обеспечения, снабжения», действующую в отношении государственной армии, поэтому «выступления» естественным образом переходят в простой «разбой», от которого страдают «свои же», то есть крестьяне и небогатые горожане, не могущие защитить себя.

Интересно также, что «выступления народных масс» начинаются не на территориях с интенсивным использованием труда крепостных крестьян, но как раз там, где население более свободно и более способно к военным действиям, – на казацком Дону, например. Пугачев и вовсе свободный землевладелец и бывший (сейчас это назвали бы «демобилизованный»), один из отпущенных по указу Петра III, солдат…

Но что же советские историки? Казалось бы, здесь, в оценке «народных движений», они совершенно расходятся с Романовской концепцией. Она-то расценивает народные движения как проявления жестокости и «беспорядка»… Советская же историческая наука, оказывается, также видит в этих «выступлениях» жестокость (но уже «справедливую», и даже порою и «недостаточную»), «жестокость к угнетателям»; «беспорядок» же видится уже не в попытке «нарушить» ход государственной «машины», но, напротив, в недостаточно резком «нарушении»… Вот она, Романовская концепция, парадоксальным образом сближающая противоположности! Но в таком случае, говорить о каких бы то ни было серьезных попытках анализа «народных выступлений и движений» пока еще рано. Ясно только, что в рамках Романовской концепции, «лицевой» или «изнаночной», осуществить подобные попытки едва ли возможно…

А между тем, а между тем… На русский трон уже несколько претендентов. Карл-Филипп шведский, Владислав польский, Мария Мнишек и ее маленький сын (сын одного из ее «самозванцев»). И за каждым из претендентов стоит возможная (или уже и реальная) военная поддержка.

Едва ли могли быть направлены в пользу Романовых и выступления Прокопия Ляпунова и Дмитрия Пожарского. Обходя относительным молчанием фигуру Ляпунова, не вполне пригодную для роли «предводителя народной борьбы» (первоначальная поддержка им Дмитрия, затем Сигизмунда, конфликт с Заруцким), Романовская концепция пластично выдвигает мифологизированные фигуры посадника Минина и князя Пожарского. В этом качестве предводителей и вдохновителей «народного ополчения» они благополучно пригодились и в истории СССР. Естественно, что дальнейшая судьба того же Пожарского, постигшая его опала уже не рассматриваются.

На первый взгляд (в рамках все той же Романовской концепции), избрание при всех этих условиях «на царство» юного Михаила Романова выглядит истинным чудом, ниспосланным этой семье свыше в награду за добропорядочность и благочестие. Это, что называется, «лицевая» сторона «мифа об избрании Романовых на царство»; при попытке же «вывернуть наизнанку» этот миф первые Романовы преображаются из почти святых «тишайших» благочестивцев опять-таки в «тихих консерваторов». Но возможно ли понять, что же произошло в действительности?