Мальчики в лодке - Дэниел Джеймс Браун Страница 5

Эл Албриксон

Родился Эл здесь, в Сиэтле, в районе Монтлейк, совсем недалеко от лодочной станции. Вырос он рядом с озером Вашингтон – в районе Мерсер Айленд, еще до того, как остров стал местечком для богачей. Семья его не была обеспеченной, они едва сводили концы с концами. Для того чтобы ходить в старшую школу имени Франклина Рузвельта, Албриксону каждый день приходилось плыть на небольшой лодке до Сиэтла, две мили туда и две обратно, в течение четырех лет. Он окончил школу с отличием, но всегда чувствовал, что учителя не ставили достаточно сложных задач, учеба давалась ему слишком легко. И только в Вашингтонском университете, когда он попал в команду по гребле, Эл Албриксон наконец реализовал свои способности. Здесь появились задачи его уровня сложности – как в учебе, так и на тренировках. Он преуспел в обеих областях, и, как только выпустился в 1926 году, университет тут же нанял его в качестве нового тренера для первокурсников, а впоследствии его повысили до главного тренера. Теперь для него жизнью и воздухом была академическая гребля и его команда. Университет и этот спорт сделали Албриксона тем, кем он был. И теперь оба они стали для Эла религией. И работа его заключалась в том, чтобы обращать других в эту религию.

Самый молчаливый человек во всем университете, а может быть, даже и во всем штате, Албриксон был широко известен своей немногословностью и загадочностью. По происхождению он был наполовину валлиец, наполовину датчанин, и спортивные писатели из Нью-Йорка, одновременно разочарованные и очарованные тем, насколько тяжело было вытянуть из него хотя бы скромную фразу, стали звать его «Суровый Викинг». Его подопечные также нашли прозвище подходящим, однако никто из них не решался назвать тренера так в лицо. Он заслужил глубокое уважение у своих парней и сделал это, ни разу не повысив голоса, более того, почти с ними не разговаривая. Те несколько слов, которыми он удостаивал ребят, были настолько тщательно подобраны и обладали такой силой, что либо резали кинжалом, либо согревали душу того, к кому они были обращены. Он строго запрещал своим спортсменам курить, пить и нецензурно выражаться – хотя ходили слухи, что он и сам грешит этим, находясь вне пределов видимости и слышимости студентов. Парням иногда казалось, что он был практически лишен эмоций, однако год за годом в нем начали проявляться самые глубокие и светлые чувства, которые многим из ребят никогда не довелось испытать.

Пока Албриксон наблюдал за новым потоком первокурсников, к нему незаметно приблизился Роял Броухэм, спортивный редактор газеты «Пост-Интеллиженсер». Броухэм был настолько худым мужчиной, что через много лет корреспондент Кит Джексон компании «Эй-би-си» назовет его «веселый маленький эльф». Однако он был не только веселым, но и хитрым. Ему была прекрасно знакома вечная невозмутимость Албриксона, и у него были свои прозвища для тренера: иногда он был «Невозмутимым парнем», иногда – «Человеком с каменным лицом». Сейчас же Броухэм внимательно всмотрелся в неподвижные черты Албриксона, а потом принялся осыпать его провокационными, надоедливыми вопросами. Журналист был полон решимости выяснить, что тренер «Вашингтон Хаски» думает о первокурсниках, об этом «высоченном лесе», как называл их Броухэм. Албриксон долгое время молчал, наблюдая за молодыми людьми на пандусе и щурясь от яркого солнца, отражающегося в заливе Монтлейк Кат. Температура поднялась до 25 градусов, что было необычайно жарко для дневной октябрьской температуры в Сиэтле, и некоторые из новеньких студентов сняли рубашки, чтобы впитать последние теплые лучи осеннего солнца. Несколько человек прохаживались вдоль пристани, иногда нагибаясь, чтобы поднять длинное весло из желтой ели и прикинуть его примерный вес, перекладывая деревянное древко из руки в руку. В золотом свете послеполуденного солнца молодые люди двигались очень грациозно – гибкие и подтянутые, они уже были готовы приняться за дело.

Когда Албриксон в конце концов повернулся к Броухэму, то ответил на все расспросы довольно расплывчато, одним словом: «Неплохо».

Роял Броухэм слишком хорошо знал Албриксона и поэтому еще раз взглянул ему в лицо. Что-то в ответе тренера – нотка в голосе, проблеск в глазах или дернувшийся уголок рта – привлекло внимание Броухэма. И на следующий день он предложил читателям газеты свою интерпретацию ответа Албриксона: «если говорить откровенно… они, несомненно, очень хороши».

Интерес Рояла Броухэма к тому, что думал Эл Албриксон, был далек от праздного – это было больше, чем желание заполнить свою ежедневную колонку очередной краткой цитатой тренера. Он был в поиске сенсации – одной из многих, о которых он напишет за свою шестидесятивосьмилетнюю карьеру в «Пост-Интеллиженсер».

С тех пор, как он начал работать в газете в 1910 году, Броухэм, известный своей сверхъестественной способностью извлекать информацию даже из таких выдающихся личностей, как Бейб Рут и Джек Демпси, стал чем-то вроде местной легенды. Его мнение, его связи и упорство пользовались такой популярностью, что он быстро стал одной из центральных фигур общественной жизни в Сиэтле. Знакомства с ним искали чиновники всех рангов, политики, звезды спорта, ректоры университетов, агенты бойцовских клубов, тренеры и даже букмекеры. Но, кроме всего прочего, Броухэм был искусным пропагандистом. «Отчасти поэт, отчасти артист», называл его Эммет Уотсон, другой легендарный журналист Сиэтла. Но больше всего Роял Броухэм хотел продвинуть Сиэтл. Он хотел поменять мнение мировой общественности, и в ее глазах из серого, сонного городка лесорубов и рыбаков превратить его в возвышенный центр культуры и спорта.

Когда Броухэм только начал работать в «Пост-Интеллиженсер», команда университета состояла из кучки неорганизованных деревенских мальчишек, которые бороздили просторы озера Вашингтон в лодках, чем-то напоминающих бочки и постоянно протекающих то в одном, то в другом месте. Тренировал их тогда рыжий Хирам Конибер, которого многие считали сумасшедшим. За прошедшие годы программа гребли очень сильно продвинулась, но команда все еще не пользовалась успехом на Западном побережье. Броухэм считал, что пора было это изменить. В конце концов, ничто так не подходило под определение возвышенности и величия, как команда мирового класса по академической гребле. Этот спорт всегда ассоциировался с высшим обществом. И команда была хорошим способом прославиться – как для учебного заведения, так и для всего города.

В 20–30-е годы двадцатого века университетские сборные по гребле были очень популярны в Америке, наряду со сборными по бейсболу и регби, о чем можно было судить по количеству статей, которые о них публиковались, и количеству людей, которые собирались поболеть за них на соревнованиях. Выдающихся гребцов чествовали в национальных изданиях, приравнивая их по значимости к великим бейсболистам – Бейбу Руту, Лу Геригу и Джо Ди Маджо. Такие громкие личности спортивной журналистики, как Гретланд Райс и Роберт Келли из «Нью-Йорк таймс», освещали в своих статьях главные регаты страны. Миллионы фанатов тщательно следили за прогрессом своих любимых команд во время тренировочных и гоночных сезонов, особенно на Востоке, где на главный разворот могла попасть даже статья о легкой простуде рулевого. Частные школы Восточного побережья, представлявшие собой последователей элитных британских учебных заведений, таких, как Итон, обучали гребле – спорту истинных джентльменов – и готовили молодых гребцов для команд самых престижных университетов страны – Гарварда, Йеля и Принстона. Самые преданные фанаты даже собирали карточки своих любимых команд.