Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль Страница 5

Во времена Римской империи чиновники в основном служили либо во дворце, либо в провинциях. Центральные канцелярии занимали высшие должностные лица, отвечавшие за поступление налогов, снабжение армии или содержание дорожной сети. Присутствие этих людей куда в большей степени делало город столицей империи, чем присутствие императора. Эту роль надолго обеспечил за собой Рим, даже если с III в. он стал ее уступать Милану, Триру или Арлю.

Однако настоящую силу римской системе придавала значительная децентрализация в пользу региональных властей. Для руководства каждой из провинций империи император назначал наместника, делегируя ему обширную часть полномочий административного, судебного и иногда даже военного характера. Этот человек должен был обеспечить эффективную деятельность подчиненных, если хотел оправдывать жалованье, которое получал, а главное — рассчитывать на карьерный рост. Поскольку наместник провинции отличался прежде всего значительными судебными полномочиями, его скоро стали называть «судья» (judex / judices). Постепенно это название распространилось на любого чиновника, занимавшего в иерархии мало-мальски видное положение. В эпоху Брунгильды слово judex еще было почти синонимично «государственному служащему».

В эпоху империи к чиновничеству относились и солдаты. Войско иногда называли militia armata, «вооруженная публичная служба». Пока система легионов, унаследованная от республики, функционировала, Рим располагал профессиональной армией, в которой солдаты и офицеры ежемесячно получали жалованье, выплачиваемое центральными властями. Конечно, когда этих легионов не хватало, прибегали к помощи иностранных вспомогательных отрядов, но полководцы, командовавшие этими частями, были государственными служащими.

Эта постоянная армия отличалась поразительной эффективностью и позволила империи значительно расширить свою территорию за счет соседних народов. Однако, когда время завоеваний кончилось, Рим сумел проявить милосердие по отношению к новым подданным, оставив им в захваченных городах немало свободы. Так, многие из них получили право назначать муниципальное собрание — курию, составленную из местных нотаблей, достаточно богатых для этого — куриалов. Так что городские нотабли по своему разумению управляли делами своего города, будь то градостроительство, сбор местных налогов или регистрация договоров. За сохранение этой автономии Римское государство требовало только абсолютной верности императору и регулярной выплаты положенных податей в государственную казну.

Действительно, налог представлял собой краеугольный камень всего здания империи. Только выплата регулярного и немалого налога позволяла существовать чиновничеству и армии. Чтобы рассчитывать налоги и взимать их, римские фискальные службы разработали столь же сложную, сколь и неукоснительную бюрократическую систему. Египетские пески поставляли миллионы листов папируса, на которых записывались собранные суммы, налоговые декларации или заявления обиженных податных. Это массовое налогообложение было в новинку для многих обществ, поглощенных империей. Но, поскольку оно оказалось регулярным и предсказуемым, с ним, как правило, смирялись.

В самом деле, для жителей Средиземноморья налог стал ценой мира — того pax romana, который римские легионы почти непрерывно им обеспечивали с I в. до н.э. по III в. н.э. Налог был также платой за существование правового государства. Ведь благодаря многочисленным чиновникам Рим оказывался достаточно силен, чтобы судебным путем решать многие конфликты, прежде разрешавшиеся силой оружия. В этом качестве империя предлагала — или скорее навязывала — своим подданным цивилизацию писаного права. Каждый судья располагал кодексом законов, утвержденных императорской властью, где содержался список преступлений и соответствующих наказаний. Любой гражданин мог быть уверен, что его будут справедливо судить там, где он живет. Самым значительным из этих сборников законов был «Кодекс Феодосия» — обширная компиляция, обнародованная в 438 г. и обобщившая все прежнее римское законодательство. В эпоху Брунгильды этот текст оставался справочником для большинства чиновников.

Римское право в представлении властителей империи было столь же всеобъемлющим, как и могущество Рима. Теоретически каждого гражданина должны были судить на основе одних и тех же текстов в рамках стандартной судебной процедуры. Однако даже в лучшие времена империи этот принцип был далек от воплощения на практике. Так, не все законы обязательно применялись во всех провинциях, поскольку из прагматических соображений император допускал исключения или особые режимы, прежде всего для пограничных областей. К тому же сомнительно, что все споры обязательно выносились на суд. Даже самым строгим законникам из числа императоров никогда не удавалось поставить заслон для инфрасудебных (месть жертв, соглашение между тяжущимися сторонами за спиной судьи, компенсация ущерба…) и парасудебных («правосудие» местного «сильного человека» в отношении слабых, обращение к сверхъестественным силам…) форм улаживания дел. Конечно, такие действия карались как незаконные, если власти их выявляли. Но их еще надо было выявить. Не забудем также, что существование всеобщего кодекса законов, сколь бы четким он ни был, не гарантирует от судебных ошибок, от неверной оценки преступления судом, а также от коррумпированности юридического персонала. А ведь, судя по многочисленным свидетельствам, честность не была самым выдающимся достоинством римских магистратов. Едва ли меровингская юстиция времен Брунгильды обязательно была хуже римской; скорее всего она просто согласилась признать, что у нее есть пределы.

При всех своих несовершенствах ученое право придавало империи символическое единство, поскольку теоретически было применимо к каждому римскому гражданину. А ведь в 212 г. император Каракалла даровал гражданство всем свободным людям, живущим на земле империи. С этого момента быть римлянином значило быть судимым по римскому праву и платить налоги в римскую государственную казну. Тем не менее эта мера не уничтожила напрочь прежний национализм или местный патриотизм: еще в III в. можно было чувствовать себя «галлом» и при этом «римлянином». Можно было еще интимней воспринимать родной город — как «малую родину», ассоциируя его с далекими временами независимости. Но при всех этих оговорках империи удалось выковать наднациональное сознание, объединив в федерацию все народы, над которыми она господствовала. Эта культурная идентичность — или, если точнее передавать нюансы, это ощущение принадлежности к единой цивилизации, стоящей выше региональных различий, — и называется «римским духом».

За века мира и процветания этот «римский дух» успел глубоко пропитать провинции Запада. Ведь элиты Галлии, Испании или Британии быстро поняли: чтобы сохранить социальный статус, им нужно интегрироваться в империю. Чтобы дать возможность сделать хорошую чиновничью карьеру, туземные нотабли отправляли детей в школу к римскому ритору. Там те изучали латынь и право, но также с наслаждением открывали для себя красноречие Цицерона, поэзию Горация или историю Саллюстия. Основу всякой учебы, естественно, составляла великая римская националистическая эпопея — «Энеида». И, воспевая славу «наших предков троянцев», маленькие галлы, британцы или испанцы начинали думать, что они тоже потомки Энея. Старые национальные языки постепенно отмирали, уступая место латыни, и возникали новые общества, которые мы называем галло-римскими, бритто-римскими или испано-римскими. Этой аккультурации несомненно в большей мере подвергались элиты, чем простой народ, и ее интенсивность повышалась по мере приближения к Средиземному морю. Однако благодаря экономическому процветанию I и II вв. империя покрылась городами, напоминавшими Рим одновременно благодаря памятникам, которые там строили, текстам, которые там писали, и ценностям, которые разделяли их жители.