Замок из стекла - Джаннетт Уоллс Страница 5

Папа устраивался на работу электриком или инженером, скажем, на гипсовый рудник либо на разработку по добыче медной руды. Мама утверждает, что у папы язык хорошо подвешен и он всегда умел наплести работодателям сказок о работах, которыми никогда не занимался, и дипломах об образовании, коих не имел. Он мог получить практически любую работу, но не желал на ней долго оставаться. Случалось, отец зарабатывал деньги игрой в карты. Рано или поздно очередная работа ему надоедала. И когда это происходило (или когда скапливалось слишком много неоплаченных счетов, либо инженеры электрической компании уличали его в воровстве электроэнергии для нашего каравана-автоприцепа от линии электропередачи), то снова на горизонте появлялись «агенты ФБР», и мы ночью собирали пожитки и переезжали в другой городишко, где начинали искать съемный дом.

Иногда мы останавливались у маминой мамы – у нашей бабушки Смит, которая жила в большом доме в Финиксе, штат Аризона. Бабушка выросла в западной части Техаса, где любят лошадей, любят танцевать и не стесняются применять крепкие выражения. Говорили, что она способна была приручить самого дикого мустанга и помогала дедушке на ранчо в Аризоне по близости от Гранд-Каньона. Бабушка Смит мне очень нравилась. Всякий раз через несколько недель после нашего приезда у родителей возникали проблемы с деньгами, и между папой и бабушкой начиналась «разборка». Когда мама сообщала бабушке, что у них нет денег, бабушка называла папу лентяем. Папа не оставался в долгу и мгновенно отвечал, что у одной присутствующей здесь скряги столько денег, сколько она не в состоянии потратить за всю жизнь, и тут же начиналось соревнование в том, кто кого перекричит.

«Ты молью побитый тюфяк!» – кричала бабушка.

«Тупая скупердяйка!» – орал папа.

«Гавнюк и кровосос!»

«Сумасшедшая паршивая сука!»

Запас матерных и ругательных слов у папы был богаче, зато у бабушки был громче голос, а также бесспорное преимущество «игры на своем поле». Спустя некоторое время папа приказывал нам садиться в автомобиль. Бабушка просила маму не позволять этому бесполезному козлу увозить ее внуков, но мама отвечала, что это ее муж и она ничего не может поделать. И мы снова направлялись в пустыню в поисках съемного жилья в каком-нибудь богом забытом городишке.

Некоторые обитатели таких городов жили в них по многу лет, другие были такими же перекати-поле, как мы. Среди последних были картежники, личности с судимостью, бывшие участники Корейской или Вьетнамской войны, а также «женщины легкого поведения», как выражалась мама. Кроме этого, в подобных городках обретались бывшие золотоискатели – люди с морщинистыми коричневыми лицами, иссушенными солнцем и ветрами. Их дети были выносливыми, худыми и с большими мозолями на руках и ногах. Мы с ними общались, но никогда не становились близкими друзьями, потому что знали, что рано или поздно уедем из этого городка.

Иногда, но далеко не всегда, мама отправляла нас в местную школу. Главным образом нашим образованием занимались сами родители. Когда мне исполнилось пять лет, мама научила нас читать книжки без картинок, а папа научил считать. Еще папа обучил нас массе полезных вещей вроде азбуки Морзе. И мы, например, прекрасно знали, что нельзя есть печень убитого белого медведя, потому что умрешь от огромного количества витамина А, который в ней содержится. Папа научил нас стрелять из своего пистолета и из лука матери, а также кидать нож так, чтобы он втыкался точно в середину мишени. Так что уже в свои четыре года я довольно неплохо стреляла из папиного шестизарядного револьвера, попадая в пять пивных бутылок из шести с тридцати шагов. Я держала его обеими руками, целилась, медленно спускала курок, после чего ощущала отдачу выстрела и слышала звук разбитой бутылки. Папа говорил, что меткость очень пригодится, когда нас окружат агенты ФБР.

Мама выросла в пустыне. Она любила сухую несусветную жару, пламенеющие закаты, пустоту и суровость этой земли, которая когда-то была дном океана. Большинство людей не очень жалуют пустыню и с трудом могут в ней находиться, но мама прекрасно знала правила выживания в пустыне. Она показывала нам ядовитые и съедобные растения. Она умела найти в пустыне воду и знала, что ее для жизни надо совсем немного. Она научила нас мыться одним стаканом воды. Она пила неочищенную и нефильтрованную воду, даже воду из канав, если из них пили дикие животные. Она говорила, что хлорированная и очищенная городская вода создана исключительно для слюнтяев и белоручек, а вода пустыни помогает организму вырабатывать антитела. Мама также была убеждена в том, что зубная паста создана только для неженок. Перед сном мы высыпали себе на ладошку немного соды и капали в нее перекись водорода, после чего чистили зубы пальцами этой шипящей смесью.

Мне пустыня тоже очень нравилась. Когда солнце стояло высоко в небе, песок раскалялся настолько, что привыкшие к обуви люди не могли ходить босиком. Мы же всегда бегали босиком, поэтому подошвы ступней у нас были как из толстой дубленой кожи. Мы ловили скорпионов, змей и огромных лягушек, искали золото и, не найдя его, собирали бирюзу и кусочки граната. После заката налетали такие тучи комаров, что темнел воздух, а потом ночью становилось очень холодно, и мы накрывались одеялами.

Иногда бывали мощные песчаные бури. Нередко они появлялись без предупреждения, а порой их приближение можно было заметить по небольшим воздушным завихрениям, которые начинали гулять по пустыне. Во время песчаной бури видимость была меньше полуметра. Если ты не нашел дом или сарай, где можно спрятаться, надо было сесть на корточки и закрыть глаза, уши и нос, уткнувшись лицом в колени, иначе все отверстия в теле будут заполнены песком. Если на тебя вдруг налетит перекати-поле, то оно, скорее всего, от тебя отскочит, но если ветер очень сильный, то перекати-поле может сбить тебя с ног, после чего ты сам покатишься по пустыне, словно превратился в это растение.

В период дождей небо становилось свинцово-серым. Дождевые капли были размером с лесной орех. Некоторые родители боялись, что их детей убьет молния, но мама с папой разрешали нам играть под теплым проливным дождем. Мы брызгались, пели и танцевали. Из низко зависших над землей туч била молния, и гром сотрясал все кругом. Мы восхищались особенно большими молниями и обсуждали их, словно смотрели салют. После дождя папа отвозил нас к пересохшему руслу реки, и мы смотрели, как по нему с ревом несутся потоки воды. На следующий день опунции гигантские и цереусы разбухали от воды. Эти растения знали, что следующего дождя придется ждать долго.

Мы сами поддерживали свое существование подобно кактусам. Ели мы нерегулярно, а когда еды было вдоволь, объедались. Помню, как однажды, когда мы жили в Неваде, с рельсов сошел поезд с дынями. До того случая я никогда не пробовала этих фруктов. Папа привез домой много ящиков, наполненных дынями. Мы ели их свежими и даже жарили. В другой раз, когда мы жили в Калифорнии, началась забастовка сборщиков винограда, и владельцы виноградников разрешили всем желающим приезжать и собирать пропадающий урожай – набирать сколько угодно. Мы проехали несколько сотен километров и попали на плантации, где грозди лопавшегося от зрелости винограда были больше моей головы. Тогда все доступное пространство автомобиля мы забили зеленым виноградом: багажник, бардачок, даже на наших коленях были кучи винограда, из-за которого мы буквально не видели дальше своего носа. Потом на протяжении нескольких недель мы ели один виноград на завтрак, обед и ужин.