Приеду к обеду. Мои истории с моей географией - Екатерина Рождественская Страница 5

Наша «картошка» очень похожа на настоящую с одним «но» – от нее можно опьянеть! И внутри она всегда белая. Мы никогда не делали пирожное с добавлением в тесто какао. Это было самое нетрудоемкое, быстрое, с простыми ингредиентами дело (печенье и какао, чтобы обсыпать сверху, в буфете не переводились, сгущенку доставали, за сливочным маслом, конечно, надо было в очереди пару часов постоять, а с коньяком проблем не было, его папе часто дарили). Делали «картошку» всегда много и впрок и, дав ей отдохнуть на подоконнике, закладывали на нижнюю полку холодильника, чтобы вынимать по мере появления гостей. Лучше, конечно, испечь бисквит и дать ему время высохнуть, но можно, если некогда, сделать из печенья.

Печенье (я люблю простое «Юбилейное») 7 пачек, 1 банку сгущенки, пачку сливочного масла в 200 г, горькое какао для обсыпки, 200 г орехов, коньяк или ром по вкусу. Я беру ложек 6–7, чтобы коньяк в пирожных хорошенько чувствовался. Потом все просто: печенье пропускаем через мясорубку, грецкие орехи режем на мелкие кусочки, они должны хрумкать на зубах. Делаем крем – растираем сгущенку с мягким сливочным маслом, добавляем коньяк и соединяем с крошевом. Лепим чудесные картофелины, обваливаем их в какао и ставим на холод. Особенные эстеты могут белым кремом или взбитыми сливками на картошках сделать «глазки». Когда сливочного масла не было – случались и такие времена – лепили без него, только печенье, сгущенка и какао.

Ну это просто, и в общем-то десерт вполне будничный, зато по праздникам изощрялись как могли и пытались гостей удивить своими домашними тортами! Например, огромный клубничный торт строили только на папин день рожденья, строго раз в год, на другие праздники не разменивались. Он шел обязательно с целиковой клубникой и ядреной ромово-коньячной пропиткой бисквита, со сливочным кремом и радующим глаз оформлением. Готовили накануне, чтоб пропитался – пекли 4 противня бисквитов и каждый резали еще вдоль, перекладывая кремом с клубникой, итого 8 слоев! А съедали, зараза, за пять минут.

Желе заваривали, любимое наше семейное занятие – с ягодами, разноцветное, шоколадное, молочное, радугой, с алкоголем….

В общем, вы поняли, что, откушав наш десерт, трезвым от нас никто уйти не мог!

Но десерты – десертами, они не пахнут, а вот бабушкино тушеное мясо… по ночам… у меня на подоконнике… даже с закрытой крышкой… Это было нечеловеческим испытанием! Все эти эротическо (мне было 16–17 лет) – гастрономические сны, этот ночной сладковатый будоражащий аромат, доставляемый из окна неторопливым сквознячком прямиком мне в ноздри, и навевал мне соответствующие странные видения.

И, если уж вспомнилось, держите рецепт Лидкиного, бабушкиного то есть, жаркого.

Главное – напожарить все отдельно: лук с чесночком, морковку, картошку и баранинку. Все, кроме картошки, поставить тушить, залив красным винцом. Подкинуть немного кураги и чернослива, которые, набравшись вином и разбухнув, нехотя отдадут свою сладкость.

Нарезать кислое яблочко, оно скоро превратится в пюре и добавит вкусу нечто такое волшебное, что и понять трудно будет, почему так хорошо. Это наш семейный секрет такой – везде, ну почти везде, добавлять кислое яблочко.

Соль, перец, розмарин, зира, еще того и сего, но на самом деле нужно класть специи по настроению – можно снова французских трав добавить, можно грузинских сыпануть, к чему душа лежит именно в этот конкретный творческий момент. Всё необходимо было хорошенько, но не до самой готовности, протушить на медленном огне, потом забросать туда картошку и снова прикрыть крышкой, чтоб удержать аромат. Картошка может забрать соль и солености снова станет мало, поэтому, когда уже почти готово, попробуйте все хорошенько, походите с ложкой соуса по квартирке, попросите совета у домашних и поймите, чего именно нужно добавить. Не удивлюсь, если сахара! Бабушка во все добавляла ложечку сахара – для баланса, говорила. Ну и тушите до потери пульса на очень-очень нерешительном огне под закрытой крышкой. Приятного вам и всем вашим!

Ну ладно, это лирическое отступление.

В доме нашем жил оскароносный режиссер Сергей Бондарчук с женой неземной красоты Ириной Скобцевой, замечательные актеры Наталья Селезнева, Олег Ефремов, Владимир Басов и советская министерша культуры Екатерина Фурцева, которая зорко следила за тем, чтобы абы кого в дом не заселяли и породистых не разбавляли. Еще много заслуженных ученых, в основном физиков- ядерщиков и просто физиков. Жили себе и жили, кто со двора, кто с улицы, подкатывали на персональных «Волгах» вплотную к подъезду, приветствовали консьержек и поднимались себе ввысь на скрипучем лифте.

Очень интересен был двор нашего дома на Горького. Подъезды во дворе уже не отличались парадностью, были вполне обычны и затрапезны, как и любая изнанка. Во дворе каким-то чудом сохранился крохотный кусочек старой, скрытой ото всех, припрятанной и неизвестной Москвы. Если вы и сегодня зайдете в наш бывший двор, пройдя торец дома, где жил Мейерхольд, и повернете направо, войдя в черные лоснящиеся ворота, то вам откроется милейшая картинка из прошлого, хотя все уже в остатках – остатки ворот, остатки проездных арок и два маленьких одноэтажных домика, где жили и работали когда-то «стеклянные короли», владельцы заводов по производству стекла. Помните коллекционные зеленые бутылки с выдавленным на донышке двуглавым орлом, которые считались самыми лучшими по качеству и форме? Это их, купцов Костеревых, которые тут обитали.

Загляните туда, полюбуйтесь, пока не поздно, на эти приятные сердцу остатки старой Москвы, ведь, не ровен час, и это сотрется…

Еще один скрытый от глаз дом, но не чета дому Костеревых, а роскошный, в изразцах и фасетных стеклах, причудливых башенках и живописи, прятался прямо напротив нашего дома, через улицу Горького. Заслонял этот скрытый дом продмаг, который у нас, местных, звался «кишкой» из-за невозможной своей длинноты. В кишке всегда пованивало бывшими продуктами, каким-то застойным салом и еще чем-то органическим, может, голодным человеческим ожиданием, видимо, оно имело именно такой запах. Живая еда редко когда продавалась, в основном законсервированная, замаринованная, засоленная, засушенная. Ну ладно, время такое засушенное тогда было, я сейчас не совсем об этом.

В арке этого «кишечного» дома я часто скрывалась от дождя и ветра, когда стояла в многочасовых очередях, скажем, за тем же сливочным маслом, переживая, как бы не стерся написанный на руке номер очереди. Тогда-то я и увидела в том подарочном (под-арочном) дворе дом удивительной красы. Разузнала про него и с большей охотой ходила теперь в «кишку» – можно было лишний раз навестить красавца. Это было Саввинское подворье, построенное в начале двадцатого века архитектором И. Кузнецовым. Звенигородскому монастырю понадобился доходный дом, и он был отстроен в псевдорусском модном тогда стиле. Так и простоял на первой линии Тверской до конца 30-х, радуя прохожих своим великолепием и основательностью. Было это до всемирно-всеобщей московской реконструкции, когда всю чётную сторону улицы Горького решили перенести дальше к северу на пару десятков метров. Ведь коммунистический город должен быть светлым, просторным, современным, с широкими проспектами, огромными площадями и новой пролетарской эстетикой. И на чертежах кто-то твердой рукой прочертил прямую линию, из-за которой многие старинные и очень красивые строения были снесены, а какие-то по необъяснимой причине остались стоять на разрушенной улице. Среди них был этот дом номер 6 и типография Сытина на Пушкинской площади, которые из всех признали вдруг памятниками архитектуры и решили сохранить. Но сохранить так, чтоб не мешали надвигающемуся сталинскому ампиру. То есть передвинуть.