Преступление и наказание в России раннего Нового времени - Нэнси Шилдс Коллман Страница 49

Коррупция покоилась на различных основаниях. Серьезную проблему представлял собой недостаток человеческих ресурсов. Неуклонно росло количество государственных учреждений, но численность персонала не поспевала за этим ростом: количество воеводских изб с 1620-х по 1690-е годы выросло со 185 до 302, но только 1918 человек были распределены между этими 302 воеводскими избами к концу столетия. В этих условиях суды могли опасаться увольнять коррумпированных приказных. Как показывает Б. Плавсич, множество дьяков и подьячих, обвиненных в коррупции, легко устраивалось на службу заново из-за «постоянного недостатка опытных администраторов» ^[287]. Возможно, один из этих факторов имел место в ходе расследования убийства в 1635 году. Двое белозерских подьячих сговорились убить третьего, чтобы он не получил повышение над ними. Их преступление открылось, и они были признаны виновными. Потеря подьячего была тем более скорбной, что, судя по характеристикам в деле, он был хорошим, честным служащим, в то время как его убийцы происходили из местной подьяческой семьи, известной своей коррумпированностью. Но эти люди, признавшиеся под пыткой в преднамеренном убийстве, отделались лишь денежными пенями по указу приказных судей, хотя в данном случае им полагался смертный приговор. Возможно, приказ защищал своих или просто старался сохранить опытных подьячих. Так же мягки власти могли быть и к воеводам. Кирилло-Белозерский монастырь жаловался в 1658 году, что белозерский воевода защищал местного сына боярского от уголовного преследования за нападение и преступления сексуального характера. Один из московских приказов лишил воеводу юрисдикции по данному делу, но не стал расследовать его мотивы или наказывать его. Подобным образом в 1660 году татарский мурза в Темникове жаловался, что местный воевода судил два дела нечестно «для своей бездельной корысти, не против… Соборного Уложенья, мимо дела». Царь удовлетворил просьбу мурзы о переносе дела в Москву для пересмотра, но не наказал воеводу и не назначил расследование его деятельности ^[288].

Попытки контролировать качество работы аппарата были немногочисленны и слабы. Управление современной бюрократией включает в себя такие стратегии, как назначение на основании испытания годности, регулярная проверка приходно-расходных книг, частые внешние инспекции, регулярные перемещения с должности на должность, чтобы приструнить чиновников. В Москве той эпохи служащие приказов находились под регулярным наблюдением, но в провинции такой контроль оказывался неэффективен ^[289]. Хотя от воевод требовалось составлять годовые отчеты и проводить инвентаризацию при вступлении на службу и при сдаче должности, эти моменты контроля не предотвращали растраты воеводами запасов или пренебрежение материальной частью. Правительство время от времени пыталось проводить чистки чиновников, приросших к своим местам. В 1632 году муромский губной староста получил приказ о выборе новых губных целовальников вместо тех, кто служил «лет по пяти, и по шти, и по десяти, и болши»; нововыбранные теперь были обязаны служить не более года. В 1661 году по неудавшемуся проекту реформы всех воевод и их аппарат должны были заменить губные старосты и персонал губных изб ^[290]. Москва обычно не имела возможности проводить такие реформы и предпринимать другие начинания в масштабах всей страны.

Более того, препятствием для сурового наказания было предусмотренное законодательством социальное неравенство. Соборное уложение открывалось обещанием неподкупного правосудия: «Всякая росправа делати всем людем Московского государьства, от большаго и до меньшаго чину, вправду», но не закона, одинакового для всех. Совсем наоборот. Скорее разные социальные группы находились в различном положении по отношению к закону. Например, представители элиты обладали фактическим иммунитетом к телесным наказаниям, кроме случаев наиболее тяжких преступлений (см. главы 9 и 10). Практика различного обращения с разными общественными группами была краеугольным камнем того, что Джейн Бербанк назвала «режимом имперского права», то есть когда группы, выделяемые по социальному классу, этничности, территории или религиозной конфессии, управлялись согласно сочетанию их собственных обычаев и надстраивающегося над ними имперского права ^[291]. Такая политика прослеживается по отношению к различным социальным группам с самых ранних законодательных памятников, а по отношению к неправославным инородцам – с самого основания Российской империи в XVI веке. Политика позволяла поддерживать стабильность, но присущее ей благоприятствование высокому социальному статусу мешало наказывать высокопоставленных сановников.

Другим препятствием были недостатки определения коррупции в законах. Характерно, что первые три главы Соборного уложения о государственных преступлениях не содержат упоминания о небрежении служебными обязанностями. Более того, не происходило профессионализации государственных служащих, которая могла бы препятствовать коррупции. Интересы русской элиты сосредоточивались на военной службе, а административные функции оставались второстепенными. В Московском царстве так и не возникло элиты, занятой гражданской службой, вроде «дворянства мантии» или других профессиональных кадров, благодаря которым, как было в других странах, вводились более высокие профессиональные стандарты, социальный престиж и политический капитал ^[292].