На службе у бога войны. В прицеле черный крест - Петр Демидов Страница 49

«В течение часа немцы пробивали брешь на двадцатикилометровом рубеже от Луханино до Яковлево.

40 танков противника ударили в районе поселка Сырцов по 3-й мехбригаде. Тут заговорила артиллерия левого фланга подполковника Липатенкова, выбивавшая немецкие машины.

С высоты вел губительный огонь 461-й артдивизион (1-я мбр) капитана Мироненко. Около 30 танков пошли на расположение дивизиона. 8 машин подбили батарейцы, но и орудия дивизиона были подбиты. Когда выведены были расчеты из строя, капитан сам стал стрелять. Его тело потом нашли у разбитого орудия…» ^[24]

Этот документ — единственная память о командире артдивизиона капитане Викторе Арсентьевиче Мироненко, с которым меня свела судьба, еще когда в Москве формировалась бригада.

А тогда, в госпитале, я все время думал, жив ли наш особый 461-й артиллерийский дивизион, а если жив, то кто им теперь командует?

Я стал уговаривать главврача, чтобы меня поскорее отпустили на фронт. Тот был несговорчив: только после полного выздоровления! Потом я еще несколько раз напоминал о себе. Наконец комиссия вынесла приговор: «Здоров!».

Прощание с «мушкетерами» было трогательным. Медсестры, врачи, повара пожелали мне здоровья, успехов в «боевой и политической подготовке», счастливого окончания войны и благополучного возвращения домой. В кармане у меня было предписание — «в резерв фронта». Этот резерв размещался в Курске.

Покидая госпиталь, зашел проститься и со старым железнодорожником, который, зная, что я направляюсь на фронт, приготовил письмо своей сестре, проживающей в Харькове. После захвата города немцами он не имел от нее никаких известий. Теперь Харьков освобожден, есть надежда ее разыскать. Я обещал, что письмо доставлю по адресу.

Информационные сводки сообщали, что армия Катукова сражается где-то в районе Харькова — Белгорода, поэтому задерживаться в Курске — ни в военкомате, ни в резерве — я не собирался. Только на фронт, только в свою армию!

Из Воронежа поездом добрался до Курска. Сразу же стал наводить справки о танковой армии. Толком никто ничего не знал. Побродив по городу, основательно разрушенному бомбардировками, я вышел на шоссе Белгород — Харьков в надежде перехватить попутную машину, идущую в сторону Харькова. Мне повезло, остановился «студебеккер», нагруженный бочками с горючим, на кабине которого был нарисован знак нашей армии — белый ромб. У водителя я узнал, что машина принадлежит армейскому автобатальону, а он возит бензин и солярку с фронтовых складов на армейские, расположенные в районе Харькова. Узнал и о том, что армия ведет бои в районе Богодухова.

По дороге я рассказал шоферу, что воевал на Курской дуге, был ранен, теперь после госпиталя добираюсь в свой артдивизион. Так мы незаметно отмахали почти полсотни километров. Тут меня осенила мысль — заехать в Вознесеновку, навестить людей, которые принимали нас, как родных, встретить учительницу Марию.

— Слышь, браток, есть тут небольшое село, от шоссе будет километров пять-шесть, не больше. Вознесеновкой называется, — поделился я своей задумкой с шофером. — Был бы обязан тебе по гроб жизни, если бы забросил туда. Понимаешь, когда уходили в бой, нас провожало все село. Очень хочу повидать людей, которые делились с нами последним куском хлеба и предоставляли свое жилье. Такое ведь не забывается!

— О чем речь, капитан, — только и сказал солдат и нажал на газ.

Он высадил меня на краю села, развернувшись, помахал рукой и крикнул: «Может, еще где-нибудь свидимся!» «Студебеккер» рванул всей своей мощью, только пыль завихрилась на проселочной дороге.

Закинув за плечи вещмешок, я зашагал к центру села. Здесь почти ничего не изменилось. Во время боев Вознесеновка, как видно, не очень пострадала, но была непривычно тиха. Зашел в дом, где квартировал, хозяйка сразу узнала меня, обрадовалась. По русскому обычаю быстро собрала на стол. Мы сидели с ней и вспоминали солдат и офицеров, которые были здесь на постое. Вечером на огонек зашла соседка. Без церемоний она присоединилась к нашей компании и все время расспрашивала меня о своем постояльце фельдшере Выдыборце. Называла его только по имени и отчеству — Кирилл Остапович. Иногда употребляла слово «доктор». Пришлось объясняться, что после ранения мне ничего неизвестно о моих боевых товарищах. Но главное понял, что доктор Выдыборц запал в душу сельской молодайке.

В свою очередь я спросил об учительнице Марии. Где она, что с ней? Приятельницы, увидев мой неподдельный интерес к сельской учительнице, поспешили успокоить: с ней все в порядке, жива и здорова. Дня два тому назад уехала к отцу в Курск. Его, кажется, призывают в армию, сейчас проходит обучение. Волноваться не стоит. Мария не сегодня-завтра будет дома.

После рюмочки водки женщины стали еще более разговорчивы, выложили все сельские новости. Я поблагодарил милую компанию за гостеприимство и объявил, что, если завтра Мария не возвратится домой, вынужден буду уехать в Харьков: надо искать свою бригаду, одним словом, свое начальство.