Единственная сверхдержава - Анатолий Уткин Страница 49

Окружение Д. Эйзенхауэра твердо придерживалось принципа, что, если бороться по всем предлагаемым направлениям, не считаясь со стоимостью новых программ, то можно перенапрячь материальную основу американского могущества – экономику США. С точки зрения Д. Эйзенхауэра, аналитики типа Р. Гейтера и Г. Киссинджера недооценивали значение систем передового базирования, окружавших советские границы со всех сторон. Д. Эйзенхауэр вместе с Даллесом полагали, что создание национальной сети бомбоубежищ может ударить по атлантическим связям, заставит натовских союзников думать, что последствия своих внешнеполитических действий США попытаются пережить в бетонированных бункерах, принося в жертву союзников в Западной Европе. Экономисты (а к их оценкам в Вашингтоне в те времена прислушивались особенно внимательно) полагали, что быстрый незапланированный рост военных расходов резко ускорит инфляцию, уменьшит кредитные возможности, заставит ввести некоторые экономические ограничения, то есть ударит по экономической жизни Америки. Поэтому президент Эйзенхауэр прямо поддержал лишь некоторые из предлагавшихся в докладе Гейтера мер: производство межконтинентальных баллистических ракет и размещение ракет средней дальности в Западной Европе. Однако общий уровень военных расходов сохранялся в пределах 44 – 46 млрд. долл. По прошествии многих лет американские историки сошлись во мнении, что этих военных расходов для сохранения позиций США в мире было более чем достаточно*.

Стратегические установки республиканцев тех лет, как уже говорилось, требовали смотреть на дело «шире» и прежде всего беречь «здоровье экономического организма страны». Когда президенту Эйзенхауэру сообщили, что промышленность страны в состоянии производить в год 400 межконтинентальных баллистических ракет класса «Минитмен», он ответил: «Почему же не сойти с ума окончательно и не запланировать создание силы в 10 тысяч ракет?»*. Пройдет лишь 20 лет и в арсеналах США будет находиться именно 10 тыс. ядерных боезарядов стратегического назначения.

К чести Д. Эйзенхауэра следует сказать, что, хотя он не поддался наиболее паническим настроениям. Да и нужно было совсем потерять голову, чтобы поверить в стратегическое отставание в условиях, когда США прямо .или косвенно контролировали огромные пространства, когда они имели в качестве союзников наиболее развитые страны мира, когда промышленный потенциал США не знал себе равных. Президент Эйзенхауэр не пошел на крайнее увеличение военного бюджета, отверг планы значительного увеличения обычных вооруженных сил, не поддержал сторонников массового строительства бомбоубежищ.

Остро ощущая ослабление значимости еще вчера казавшейся непререкаемой мощи, президент Эйзенхауэр постепенно приходил к выводу о возникающем стратегическом пате. Видимо, Д. Эйзенхауэру потребовалось немало личного мужества, чтобы, обращаясь к американскому населению, к тем налогоплательщикам, чьи деньги, предназначенные на военные цели, государственный аппарат обещал обратить в неоспоримое американское первенство, объявить, что технический прогресс в этой сфере привел к возникновению ситуации, в которой использование ядерного оружия попросту уничтожило бы мир*. Это было по существу признанием того, что в политике США произошел важный сдвиг. Неподвластные американскому воздействию СССР и другие социалистические страны до середины 50-х годов воспринимались как объективно существующие препятствия расширению американского влияния, но как препятствия временные, шаткие, подверженные нажиму извне. Создание Советским Союзом собственного ядерного оружия изменило взгляды на возможность запугивающего воздействия США и их союзников на неподконтрольную часть мира.

Ослабление – даже в глазах американских стратегов – политического веса американского ядерного потенциала показало, что попытки силового нажима на СССР в ходе «холодной войны» и даллесовского «балансирования на грани войны» становились бессмысленными как средство политики. Возможно, что одним из последствий этого и стало peшение Д. Эйзенхауэра согласиться на встречу на высшем уровне с советскими руководителями*. Это был важный поворот в американской внешней политики, ее стратегии и перспективах. Лобовое давление, продолжайся оно в дальнейшем, должно было выдвинуть вопрос о готовности США встать перед угрозой ядерной войны. Отсюда решение пойти на переговоры с теми официальными противниками США на мировой арене, переговоры с которыми были отвергнуты в конце 40-х годов. Альтернативой переговорам был лишь ядерный тупик.

Женевская встреча в верхах в 1955 г. знаменовала определенное изменение в подходе США к проблеме отношений с Советским Союзом. То, что после ужесточения американской политики в 1948 – 1954 годах стало возможным вести диалог, означало конец надеждам на силовое решение взаимоотношений с Востоком — интенсификация давления на СССР стала опасной, следовало искать иные пути. Женевская встреча породила так называемый «дух Женевы», говорящий о возможности более нормальных, мирных отношений главных мировых сил.

Борьба за развивающиеся страны

Огромные территории, которые еще совсем недавно на политической карте мира окрашивались однообразными цветами преимущественно британской и французской колониальных империй стали освобождаться от колониальной зависимости и США встали на путь расширения своего влияния, за овладение позициями былых империй в «третьем мире», за приобретение при помощи новых, неоколониальных методов наследства Западной Европы. Их задачей стало заменить западноевропейское влияние американским, предотвратить отход молодых государств, где проживало две трети всего человечества, от ориентации на Запад, ввести десятки новых государств в орбиту своего влияния.

Как это ни парадоксально, администрация Д. Эйзенхауэра в общем и целом не сразу осознала значимость происходившего исторического поворота в судьбах стран Азии и Африки. До середины 50-х годов Д. Эйзенхауэр еще надеялся, что процесс деколонизации можно будет отсрочить или замедлить на несколько десятилетий, если, к примеру, западноевропейские метрополии пообещают полную независимость своим колониям через 25 лет и откроют их для сильнейшей державы Запада*. Тогда колонии, полагал Эйзенхауэр, могут согласиться на тот тип отношений, которые cложились у США с Пуэрто-Рико. (Напомним, что после американо-испанской войны Пуэрто-Рико вошла под юрисдикцию США, но не получила права штата). Однако ускорение процесса деколонизации уничтожило эти иллюзиями. Полная независимость стала важнейшим лозунгом национально-освободительных движений. Для Вашингтона настала пора принятия серьезных решений. Лично Д. Эйзенхауэр полагал, что, поскольку западноевропейские страны настроили против себя лучшие, творческие влиятельные силы внутри стремящихся к независимости колоний, на Америке лежит обязанность подготовить переход контрольных функций к США.

Госсекретарь Даллес выразил в этой связи опасение, что новые страны не увидят различие между Западной Европой и Америкой: «Многие из них (освободившихся государств.– А.У.) думают прежде всего о возможных посягательствах на их права со стороны Запада, о котором они знают по непосредственному опыту»*. Полагаться на помощь старых колонизаторов, их клиентов, дискредитировавших себя компрадоров все более стало казаться Вашингтону делом обреченным. В конечном итоге Соединенные Штаты избрали четыре параллельных метода, направленных на овладение влиянием в новых государствах.