Николай Гоголь - Анри Труайя Страница 47

Все тут же завертелось с удивительной легкостью. Заблокированные колесики принялись двигаться. Подчиняясь указанию двора, цензор Е. Ольдекоп попросил автора сделать самые незначительные купюры: не упоминать церковь как заброшенный орган, не упоминать орден Святого Владимира в контексте, осуждающем стремление его получить, и удалить эпизод, в котором по ошибке была подвергнута порке жена унтер-офицера. Взамен этим изменениям в рапорте было сделано следующее заключение: «Эта пьеса остроумна и великолепно написана… Пьеса не заключает в себе ничего предосудительного». Шеф жандармерии, генерал Дубельт собственноручно проставил на полях резолюцию: «Позволить». А директор императорских театров А. М. Гедеонов получил разрешение на незамедлительное включение «Ревизора» в репертуар Александринского театра.

Так быстро и так широко получив поддержку, Гоголь летал, не чуя под собой ног. Рассчитывая на успех и из соображений подстраховки, роли были распределены среди лучших столичных актеров: И. И. Сосницкий должен был играть губернатора, Н. О. Дюр – Хлестакова, А. И. Афанасьев – Осипа. Но поскольку эти господа знали себе цену, работать с ними было не так уж и просто. Впрочем, директор репертуара русской драматической труппы А. И. Храповицкий не скрывал своего недовольства необходимостью постановки этой пьесы без предварительного на то согласования с его мнением.

Первое прочтение «Ревизора» актерам состоялось у И. И. Сосницкого. Появившись перед собранной труппой, Гоголь похолодел от страха. Те, кто собрались там, не были его друзьями, они с выражением своей снисходительной заинтересованности больше походили на судей. Конечно же, все они слушали автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода», но никто находящийся в зале не проявлял к нему ни уважения, ни доверия. Каждый из них как бы задавался вопросом: это человеческое существо или ряженая цапля?

Актер П. А Каратыгин в своих воспоминаниях описывал Гоголя: «Невысокого роста блондин с огромным тупеем, в золотых очках на длинном птичьем носу, с прищуренными глазками и плотно сжатыми, как бы прикуснутыми губами. Зеленый фрак с длинными фалдами и мелкими перламутровыми пуговицами, коричневые брюки и высокая шляпа-цилиндр, которую Гоголь то порывисто снимал, запуская пальцы в свой тупей, то ветел в руках, все это придавало его фигуре нечто карикатурное».

Чтения начались. Гоголь, по своему обыкновению, менял при чтении интонацию, выражение лица, представляя то одну, то другую роль. Неожиданно его манера произношения становилась естественной. Без всякого преувеличения выглядел он забавно. Актеры отметили это уже с первых его реплик. Чтение продолжалось. Большинство из них, воспитанное на оригинальных комедиях Княжнина, Шаховского, Мариво и Дюсиса, стали возмущаться тривиальностью некоторых отрывков предлагаемого текста. А как публика прореагирует на подобную «пошлость»? Не ждет ли автора совместно с исполнителями суровое порицание? То лукавый, то обеспокоенный взгляд слетал поверх внушительного носа чтеца.

Под конец прочтения Гоголь все же удостоился нескольких вялых хлопков и дежурных комплиментов вежливости. Один лишь Сосницкий казался довольным «Ревизором». Пока он вел беседу с Гоголем, остальные актеры собрались в сторонке и шушукались между собой: «Что же это такое? Разве это комедия? Читает-то он хорошо, но что же это за язык? Лакей так и говорит лакейским языком, а слесарша Пошлебкина – как есть простая баба, взятая с Сенной площади. Чем же тут наш Сосницкий-то восхищается? Что тут хорошего находят Жуковский и Пушкин?» ^[136]

Во время репетиций эта неприязненность только усилилась. Актеры не признавали пьесу и с отвращением относились к своим ролям. После стольких лет преданного служения классическому репертуару театра они чувствовали себя опороченными тем вульгарным хламом, который им посмели предложить. Некоторые, репетируя, декламировали свои отрывки с купюрами или с изменениями из соображений благозвучия. Другие, озабоченные тем, чтобы любой ценой выглядеть смешными, утрировали комичность своих персонажей различными гримасами. Измученный их непонятливостью, Гоголь старался помешать им обратить его пьесу в шутовство. Он написал им письменную инструкцию, рекомендовавшую им играть свои роли просто и естественно. «Чем меньше будет думать актер о том, чтоб смешить и быть смешным, тем более обнаружится смешное взятой им роли», – говорил он. Актеры брюзжали, пожимая плечами. Каратыгин делал в своем блокноте карикатурные зарисовки на автора, изобразив его за кулисами с цилиндром в руке и с видом несчастного попрошайки. С каждым днем атмосфера в театре все больше и больше накалялась. Гоголю самому приходилось решать тысячи практических вопросов. Он дошел до такого состояния, что уже сам страстно хотел, чтобы случился какой-нибудь катаклизм и разрушил весь театр. Громадная бездна различия пролегала между написанной им пьесой и тем, что он видел перед собой в исполнении актеров!

* * *

Первая реплика взрывается как петарда: «Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор». Эти слова городничего погружают всех присутствующих в оцепенение, с них начинается действие. «Ревизор из Петербурга, инкогнито. Да еще с секретным предписаньем». Перед лицом неминуемой опасности, о которой сообщалось в конфиденциальном письме от «хорошо информированного» друга, каждый почувствовал себя запятнанным и стал лихорадочно думать о том, как же ему отмазаться. В нескольких фразах описывается маленький уездный городок, в котором эти персонажи являются действующими лицами. Маленький затерянный городок. «Отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь». Именитые люди этого городка не имеют ни таких вожделений, ни таких средств, какими обладает их петербургский коллега. Конечно, являясь государственными чиновниками, они притесняли жителей, выслеживали секреты в их почтовой корреспонденции, пренебрегали своими обязанностями, злоупотребляли служебным положением, но делали это с простодушием и не наглея. В своей повседневной жизни все они внешне являлись образцом чистейшей любезности, согласия друг с другом, поддержки один другого. Но вот этот их безмятежный жизненный уклад вдруг нарушился, а привычное для них эксплуататорское распутство в связи с нежданным прибытием генерального инспектора могло всплыть наружу. Это была ситуация, схожая с лужой застоявшейся воды на мостовой. Необходимо было предпринять срочные меры для того, чтобы плачевное состояние этого маленького городка не бросалось в глаза заезжему сановнику.

Городничий, человек неуклюжий, твердолобый и недобросовестный, сразу же дает распоряжения, как это делает капитан на мостике терпящего бедствие корабля. И он направляет к чиновнику одну за другой делегации своих подчиненных. Их имена в гротескном значении русского языка словно маски, надетые на их лицо, сами за себя говорят о внутреннем содержании этих людей: Земляника, Ляпкин-Тяпкин, Хлопов и т. п. Пусть попечитель богоугодных заведений господин Земляника наденет чистые чепчики на своих больных и прикрепит таблички с латинскими названиями болезней на спинке каждой кровати. Пусть судья Ляпкин-Тяпкин уберет из присутственных мест домашних гусей, а охотничий арапник перевесит сушиться в другое помещение. Пусть смотритель училищ Хлопов предупредит преподавателей, чтобы те, взойдя на кафедру, не корчили рожи. Пусть почтмейстер Шпекин распечатает некоторые письма, входящие и исходящие, чтобы убедиться, нет ли там чего-либо недозволительного со стороны недовольных купцов. Необходимо также почистить улицы, убрать кучи мусора, снести ветхие палисадники. Хватит ли, однако, времени все это сделать до приезда ревизора?