Гюстав Флобер - Анри Труайя Страница 47

Не способный вести денежные дела, Флобер прежде обращается за советом к Жюлю Дюплану, чтобы узнать последовательность шагов при подготовке издания «Саламбо». Он хочет, чтобы Мишель Леви заключил с ним контракт на доверии, не читая книги: «С тех пор, как имеешь в литературе имя, принято продавать кота в мешке. Он (Мишель Леви) должен купить мое имя, и только его». ^[351] В другом письме он, однако, уточняет: «Идея, родившаяся в башке Леви, который потопчется лапами на моих страницах, возмущает меня больше, нежели какая угодно критика». ^[352] Как бы то ни было, он против иллюстрированного издания: «Что касается иллюстраций, то, даже если бы мне дали сто тысяч франков, клянусь тебе, не появилась бы ни одна… Сама эта идея приводит меня в бешенство. Никогда! никогда! Ну-ка, пусть мне покажут того типа, который сделает портрет Ганнибалла и нарисует карфагенское кресло! Он сделает мне большое одолжение. Не стоило столько трудиться, стремясь сделать все неясно, ради того, чтобы какой-то пентюх вдруг разрушил мою мечту нелепой точностью». ^[353] Он с замиранием сердца отправляет копию рукописи в Париж. Прежде – до нового распоряжения – она адресована брату Жюля Дюплана Эрнесту. «Я наконец смирился с тем, что смотрю на мой роман как на законченный, – пишет Флобер братьям Гонкур. – Итак, пуповина отрезана. Уф! Не будем больше думать об этом». ^[354]

По его просьбе с Мишелем Леви договаривается теперь Жюль Дюплан. Флобер, мечтавший о гонораре в тридцать тысяч франков, говорит, что готов согласиться теперь на двадцать. Однако переговоры затягиваются. В июле он начинает беспокоиться. «Чтобы моя книга появилась в начале ноября, нужно приступить к ее изданию с середины сентября, – пишет он Эрнесту Дюплану. – Речь может идти только о трех издателях: Леви, Лакруа и Ашетт. Что ж, зондируйте почву! И постарайтесь получить для меня приличную сумму, не поступаясь при этом принципами». ^[355] Сделки настолько одолели его, что мешают работать. Он чувствует себя «высохшим, как булыжник, и пустым, как кувшин без вина». ^[356] Он сопровождает в Виши мать, которая пожелала пройти курс лечения. Затем, выбившись из сил, снижает свои притязания, согласившись на договор с Мишелем Леви в десять тысяч франков. Но при условии, что рукопись не будет прочтена и книга не будет иллюстрироваться. (В том же году Виктор Гюго за роман «Отверженные» получил гонорар в триста тысяч франков.) Кроме того, Мишель Леви требует, чтобы контракт был подписан на десять лет, чтобы «Госпожа Бовари» оставалась его собственностью в течение этого же времени и чтобы автор уступил ему за ту же цену свой следующий роман, который обязательно должен быть «современным». Чтобы подготовить читателей, распускают слух, что сумма, уплаченная за «Саламбо», составляет тридцать тысяч франков. Флобер соглашается не изобличать уловку.

8 сентября он приезжает в Париж и в последний раз видит свою рукопись. «Я занят теперь тем, что изымаю слишком частые „и“ и исправляю кое-какие ошибки, – пишет он братьям Гонкур. – Я сплю с „Грамматикой всех грамматик“, а на моем зеленом ковре увесистый Академический словарь. Через восемь дней все это закончится». ^[357] Типографские гранки, которые он читает с пером в руке, рождают новую тревогу: «Меня раздражают корректурные листы и последние правки. Я подпрыгиваю от злости на кресле, обнаруживая в произведении множество оплошностей и глупостей. У меня бессонница оттого, что не могу заменить какое-то слово». ^[358]

Наконец 20 ноября 1862 года «Саламбо» выходит в свет. Прекрасный формат в восьмую часть листа, в желтой обложке. Первое издание – две тысячи экземпляров. Флобер раздает книги, отпечатанные на голландской бумаге, друзьям и устраивает прием на бульваре Тампль. Говоря о презрении к денежным делам, он трудится, рекламируя свою книгу. В литературных кругах, впрочем, быстро узнают, что «Саламбо» была продана Мишелю Леви не за тридцать, а за десять тысяч франков. Братья Гонкур возмущены этой торговой интрижкой, недостойной литератора, и помечают в своем «Дневнике» 21 ноября: «Начинаю думать, что в этом парне (Флобере) – таком, казалось бы, открытом, таком несдержанном, парне с сильными руками, с апломбом заявляющем о своем полном безразличии к успеху, статьям, рекламе, – есть что-то от нормандца, причем самого продувного и самого закоснелого. Со времени истории и ложной сделки с Леви он незаметно использует шум, свои отношения, работает на успех, как никто другой, и с самым скромным видом конкурирует с самим Гюго». В самом деле, после многих лет заточения и молчания Флобер взрывается. Тем хуже для его сдержанных и высокомерных принципов. Попав в парижскую переделку, он готов на все ради триумфа «Саламбо». Только можно ли заинтересовать читателей историей карфагенской героини Саламбо, дочери Гамилькара и хранительницы Танит, которая идет в палатку вождя наемников Мато, отдается ему, добиваясь того, что он возвращает ей священное покрывало – заимф, которым завладел и от которого зависит судьба Республики? Не разочаруют ли читательниц «Госпожи Бовари» все эти грубые сцены: кровавые поражения варваров, казнь Мато, смерть Саламбо. Не станут ли археологи нападать на романиста, который считает, что воспроизвел далекое прошлое?

Его «Саламбо» – фантазия прорицателя. ^[359] Он не использовал, как Шатобриан в «Мучениках», события, о которых рассказал, для того, чтобы поддержать какую-либо идею. Он не ограничился тем, что точно воссоздал исчезнувшую цивилизацию, как Мишле или Августин Тьерри. Более того, он не собирался писать психологический роман. Его герои одинаково искренни в стремлении к достижению своей главной цели и в проявлении простых грубых чувств, определяющих их поступки. Саламбо, на создание которой автора, говорят, вдохновила Жанна де Трубе, пикантная брюнетка, подруга Луизы Прадье и признанная любовница Марка Фурнье, директора театра Порт-Сен-Мартен, весьма далека от сложностей характера Эммы Бовари. Действием движут скорее политические, а не сентиментальные силы. Рассказ продвигается по мере честолюбивых устремлений, соперничества, сражений за влияние, а не по воле чувств. Это эпопея, написанная яркими красками, напряженным стилем и великолепным языком. Эпопея, которую читатель воспринимает как галлюцинацию, из которой выходит, переполненный воспоминаниями о живописном мире варваров и его жестокости. «Мираж» – говорит о нем Флобер в своих письмах. Он достиг цели. Произведение уникально по жанру. Абсолютная противоположность «Бовари», оно не поддается классификации. Первоначальный успех у читателей был вызван любопытством. До появления романа публика и журналисты задавали вопрос: сможет ли автор написать что-то новое? И они не были разочарованы! «Саламбо» взрывается, как неистовая опера, как бомба, начиненная драгоценными камнями. Говорят о «вызывающем ужас кровяном дожде», приходят в восторг, возмущаются, пожимают плечами. Пресса в целом жестока. В «Монд», «Юнион», в «Патри» и «Фигаро» – шквал брани против писателя, который раздражает чувства своих соотечественников. Сент-Бев, поддерживающий с Флобером самые дружеские отношения, говорит о том, что раздражен и разочарован выспренностью «Саламбо». В трех длинных статьях, помещенных в «Конститюсьонель», он критикует недостатки книги. Однако самим местом, которое отводит им в колонках своей газеты, он подчеркивает важность события. Вначале он утверждает, что «античную цивилизацию воссоздать невозможно», что, с его точки зрения, и объясняет провал автора. Конечно, он выполнил огромную работу, но перестарался и не удержал сюжет. Героиня Саламбо, говорит Сент-Бев, нежизненна. А ее соотечественникам недостает гуманности и логики. Флобер находится на «пике садистского воображения», описывая изуверства. Он бравирует эрудицией, которую можно оценить, только вооружившись словарем. Что касается стиля, то он помпезен, выспрен, «вымощен разноцветной галькой и драгоценными камнями». И в заключение пишет: «Автор сделал титаническое усилие, однако это не помешало неудаче. Но он доказал, что у него есть сила, и „несчастье оттого, что провалился, сделав ее главной точкой своего прицела, не столь велико“».