Образ Другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов - Светлана Лучицкая Страница 47

Помимо гордыни сарацины проявляют и другие моральные недостатки — вероломство (perfidia), хитрость (calliditas) и пр. В чем же проявляется их хитрость? Об этом можно узнать из хроники Фульхерия Шартрского. В день взятия Иерусалима, 15 июля 1099 г., рыцари ворвались в храм Соломона и Куббат-ас-Сахра — в этих культовых зданиях, на горе Мория, мусульмане надеялись скрыться от преследований крестоносцев — и устроили там настоящую резню. В этот день христианские рыцари ограбили и убили немало мирных жителей. Фульхерий рассказывает, что мусульмане — и в этом заключалась их хитрость (calliditas) — прятали за щеки золотые безанты и проглатывали их при приближении врага. Однако находчивые рыцари вспарывали им животы с целью извлечь золотые монеты. ^[588] В другом пассаже своей хроники Фульхерий Шартрский рассказывает о «бесстыдстве» мусульманских женщин, которые во время осады Цезарии в 1101 г. осмеливались прятать во рту золотые монеты, что заставляло франкских рыцарей вспарывать им животы, дабы эти монеты достать. В этих рассказах, казалось бы, в полной мере отражено варварское насилие крестоносцев, их ничем не прикрытая алчность. Эти действия рыцарей, на первый взгляд, не сублимированы хронистами в духе борьбы грехов и добродетелей. Но хронист называет «нечестием», «грехом» (nefas) именно действия мусульман и считает их позорными. ^[589] Он видит в поведении мусульман всего лишь проявление хитрости, а хитрость — calliditas — в средневековой системе представлений есть признак Антихриста, уловки сатаны. ^[590]

Как видим, военные конфликты франков и сарацин постоянно сублимируются и рассматриваются в хрониках в категориях психомахии — как борьба vitium против virtus: на стороне христиан добродетель, на стороне мусульман — грех. Христианские воины надеются одержать победу в битве с мусульманами, потому что Бог, по их убеждению, содействует не «великолепию славы» и не «сверкающему оружию», но «помогает в случае необходимости» «чистой душе и божественным добродетелям». ^[591] Именно в таком смысле и интерпретируются хронистами все военные конфликты. Такое толкование вполне традиционно для средневековой историографии этого времени. Так, по словам английского хрониста Роджера Ховденского, мусульмане — «враги креста Христова», против которых необходимо бороться не только «силой, но и добродетелью». ^[592] Подобный прием изображения иноверцев был понятен читателям, также обладавшим средневековой ученостью.

Одерживая победу, христиане, в отличие от мусульман, прежде всего славят своего Бога: «Итак, в этот день по милости Божьей враги наши были побеждены», — пишет Петр Тудебод об одном из сражений с мусульманами; ^[593] в хронике Раймунда Ажильского франки, разбив в 1098 г. войска эмира Алеппо Рыдвана, решают, что их успехи — дело рук их Бога. ^[594] Крестоносцы приписывают свою победу прежде всего Богу, а не собственным силам. Так, Бодри Дейльский в своей хронике говорит: «Не на счет своих сил они относили эту победу, а на счет Бога, который смог и пожелал действовать через них». ^[595]

Мусульмане же в случае поражения чаще всего клянут своего бога и судьбу. Так, в хронике Тудебода эмир аль-Афдаль, потерпевший поражение от христиан, обращается к Мухаммаду: «О Магомет и боги наши, кто когда-либо видел или слышал подобное?». ^[596] Точно так же в хронике Бодри Дейльского побежденный эмир с гневом обращается к своему богу: «О создатель всего, что же это такое? Что случилось? Какой злой рок нам повредил?… какой неслыханный позор!». ^[597] Рассуждая о причинах поражения, мусульманский правитель заключает: «Или же их Бог всемогущ и сражается за них, или же наш разгневался на нас… и наказывает». Мусульмане быстро теряют присутствие духа в случае поражения и при первой же неудаче готовы сдаться: «Клянусь Мухаммадом и всеми богам, что больше я ни на каких условиях не заставлю своих воинов здесь остаться», — заявляет везир аль-Афдаль после поражения в битве при Аскалоне. ^[598] В хронике Роберта Монаха потерпевший поражение эмир Ифтикар-ад-даула (аль-Афдаль) упрекает пророка в том, что он не воздал должное мусульманам за тот пышный культ, который они ему создали: «О Мухаммад, наставник наш, — жалуется эмир… Кто когда-либо создавал тебе более пышный культ, с обрядами, празднествами и церемониями? Но если христиане часто насмехаются над нами, то, значит, власть Распятого сильнее твоей… те оказываются побежденными, кто тебя почитают. Однако мы не заслужили этого… ибо золотом, геммами, всякими драгоценными вещами разукрашена твоя могила… Та же, в которой Распятый погребен, никогда не была окружена почитанием, она разрушена и растоптана и не единожды была обращена в ничто…». ^[599] В этом пассаже обращают на себя внимание два момента: с одной стороны, в соответствии с традицией рисуется языческий культ мусульман, в котором подчеркнуты пышность обрядов, богатство образов, материальность религиозного обряда. С другой стороны, в отношении мусульман к своему Богу — Мухаммаду — также на первом плане материальный расчет и прагматизм — они создают ему богатый культ в надежде на его помощь и благосклонность, а когда их Бог оказывается бессильным, они готовы отвернуться от него и сомневаются в истинности своей веры. В отличие от христиан, мусульмане не только постоянно упрекают своих богов, но и, не полагаясь на них, нередко привлекают магов и волшебников, прося их предсказать им исход сражения. ^[600] При этом сарацины почти всегда восстают против неблагоприятных предсказаний богов. Чаще всего они их упрекают в том, что во время сражений они уснули. ^[601] А когда сарацины видят, что боги и вовсе их покинули, отношение к ним становится совсем грубым. Иноверцы уже не ограничиваются упреками, а стремятся действовать. После битвы при Антиохии Кербога угрожает Мухаммаду, что разрушит его статую. ^[602] Шамс-ад-Даул (Sansadoine) при дворе султана высмеивает пророка и пытается разбить его статую. ^[603] Такие рассказы можно встретить и в старофранцузском эпосе. Точно так же в героических песнях мусульмане в случае поражения избивают золотые статуи Мухаммада, отрубают им носы и уши, а в случае победы каются и опять поклоняются своим идолам. ^[604] В «Песни о Роланде» воины короля Марсилия, потерпев поражение от христиан, спускаются в крипту, где помещены изображения мусульманских богов Тервагана, Магомета и Аполлена, и обращаются к последнему с гневной речью: «О скверный бог, почему ты нас вверг в такой позор? Почему ты допустил, чтобы наш король был разбит? Ты плохо платишь тому, кто тебе верно служит». ^[605] Затем они стаскивают с него корону и вырывают из рук скипетр, бросают его на землю и колотят дубинками. Они сдирают с Тервагана украшавший его карбункул, а Магомета бросают в ров. В сочинениях хронистов и поэтов мусульманские боги лишены добродетелей. Чаще всего это бессильные золотые и серебряные статуи, которые сами мусульмане после поражений оскорбляют и разбивают. По-видимому, запечатленный в героических песнях образ мусульман играл роль своеобразной модели, на которую ориентируются и хронисты, писавшие исторические сочинения. В таком символическом духе интерпретировали их и читатели. Мы видим, что названный эпизод вписывается в длительно существующую литературную традицию, для которой характерны все те же принципы изображения. Смысл этих приемов создания образа ислама в том, чтобы подчеркнуть нестойкость веры мусульман, которые, в отличие от христиан, руководствуются в делах культа лишь соображениями материального расчета. Борьба франков и сарацин рисуется как борьба духа и материи.