"Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони Страница 47

За четыре месяца моего отсутствия тринадцатый лагпункт внешне немного изменился. К высокому забору добавили еще один, на расстоянии метров семи и такой же высоты; по углам между ними были караульные вышки, а вдоль — полоса земли, вскопанная и пробороненная, чтобы, если кто пройдет, были видны следы. Внутри и снаружи находились две обычные запретные зоны, огражденные колючей проволокой, натянутой между кольями, и обычные щиты с надписями. В зонах имелись еще две точно такие же полосы, также пробороненные; кроме того, на ближнем лугу была натянута замаскированная проволока, и, если беглец натыкался нее, на вышках включалась сирена.

Вернувшись в лагерь, я снова увидел друзей и знакомых: они и объяснили причину изменений. Тринадцатый лагпункт превратили из карантина в лагерь строгого режима; следовательно, мой перевод сюда стал мерой ужесточения. Видно, и я был для советской власти опасным преступником.

Собрался цвет «врагов народа». Было немало иностранцев, особенно из государств-сателлитов. Много венгров, в основном очень молодых; их вина была лишь в том, что на родине, в годы фашизма, они работали на производстве; пролетарские правительства передали их Советам, а те судили их по закону, о существовании которого многие даже не знали. Были еще поляки, большей частью виновные только в том, что служили в Армии Крайовой, созданной после падения Польши для защиты от немцев. Было несколько румын, немцев и финнов. Но в основном тут были советские граждане, хотя многие из Прибалтики и регионов, присоединенных к Советскому Союзу перед войной или во время нее.

Были и те, кто на свободе занимал высокие посты, но большая часть принадлежала к средним слоям общества. Был и простой народ: рабочие, крестьяне. Имелись заключенные слепые и глухонемые, например, двое слепых носили воду для бани. Долгое время я жил в одном бараке с глухонемым, занимавшим самое низкое социальное положение: о нем шутили, что глухонемой сел за антисоветские разговоры. Не помню, был ли он политзаключенным или сидел за кражу социалистической собственности, что подразумевало особую злонамеренность; по советскому закону стащить пару картофелин или горсть овса в колхозе преступнее, чем обобрать просто человека до нитки.

Прибалты часто рассказывали, как Эстония, Латвия и Литва были присоединены к СССР. За несколько дней до голосования наиболее известные деятели были арестованы; в день голосования советские бронетанковые дивизии заняли все ключевые пункты городов, а представители советской милиции следили за «порядком» на избирательных участках. И получилось, что эти народы изъявили «желание» принадлежать к великой родине пролетариата. Естественно, после такого «плебисцита» новые хозяева пошли навстречу «желанию» народа, массово переселяя его на новую «родину». Сколько раз я слышал от тех или иных представителей народов, которым «протянули руку помощи» Советы: «Протянули руку, а рука-то железная! Горе пожавшим ее!»

Латыши рассказывали также о первой встрече рижских коммунистов с Красной армией. Они большой группой, в выходных костюмах, представились военным властям, желая выразить им уважение и поблагодарить от имени латышского пролетариата, наконец-то избавленного от гнета капитала. Однако возникло недоразумение: политрук, советский офицер, презрительно отвечал, что, конечно, благодарен за гостеприимство и красивые слова, но хотел бы встретиться с народом, а не с буржуями. Рижские коммунисты поняли, что в своих дорогих костюмах они как белые вороны в огромной семье советского пролетариата.

Были в лагере и профессиональные воры; одно время здесь находился знаменитый бандит, который жаловался, что давно не пил человеческой крови. Воры, должен я признать, были здесь не худшим соседством; хуже были иуды, следившие за нами, чтобы затем доложить по начальству Обычно это были в прошлом партийцы; сдавая товарищей, они занимали в лагере лучшие места. Были и убежденные коммунисты; эти, хотя и получили срок, продолжали надеяться на освобождение.