История космического соперничества СССР и США - Джин Айсман Страница 47

Советы строят космодром

Концепция космодрома Байконур была футуристической и амбициозной. Однажды этот новый полигон станет крупнейшим в мире. Времена благоприятствовали таким титаническим усилиям, во-первых, для развивающихся военных экспериментов с ракетами-носителями, и уже во-вторых — для активной программы исследования космоса. Совет Министров СССР подписал постановление о строительстве нового полигона 12 февраля 1955 года. В течение трех месяцев началась конструкторская работа на площадке в далеком Казахстане. Точнее, выбранный для полигона район был расположен на 320 км юго-западнее города Байконур. Советский Союз умышленно связал название Байконур с новым космическим центром, чтобы ввести в заблуждение американскую разведку. Действительное место, железнодорожная станция Тюратам севернее реки Сырдарья, было безлюдным районом, расположенным в 2000 км от Москвы, в 160 км к востоку от Аральского моря и в 800 км западнее Ташкента. Когда пилоты американских самолетов-шпионов У-2 впервые обнаружили Байконур, они следовали вдоль железнодорожных путей, пока те не пересекли строящийся ракетный комплекс.

Байконур стал большим и сложным миром в течение следующих трех десятилетий. В конце 60-х годов его население стремительно достигло приблизительно 100 000 человек, хотя точное число остается неясным. Грандиозность космодрома можно оценить по его массиву из 52 стартовых площадок, многочисленных лабораторий, заводов, школ, дворцов культуры, насаженных деревьев, искусственных озер. Светлана Бойм в своей книге «Космос: портрет русской космической эры» описала гигантский полигон как «советскую сказку, ставшую былью», как появление города-сада в середине необъятной пустыни, как место мифических запусков спутников и космонавтов в космос. Даже скрытый за стеной секретности, легендарный космодром представлял монументальный триумф советской технологии — вполне в традициях великих государственных экспериментов 30-х годов.

Байконур был частью полностью скрытого мира советских технических и промышленных центров или «закрытых городов», которые оставались запретными для посторонних. Во время холодной войны советский режим также создал десять «ядерных городов», где ученые и инженеры работали над конструкциями боеголовок и производили обогащенный уран и плутоний для ядерного оружия. Другие советские проекты, которые рассматривались в качестве ключевых для промышленного и научного прогресса, не были засекречены, как видно из пятилетних планов 30-х годов: сооружение Харьковского тракторного завода, автомобильных заводов в Москве и в Горьком, великой плотины на Днепре, мощных сталеплавильных печей в бассейне Дона; возведение таких новых промышленных городов, как Магнитогорск; строительство московского метрополитена.

Вальтер Дюранти, в то время газетный репортер New York Times, дал некритическое подтверждение таким огромным проектам, описав их как «новую Россию» и «монумент прошедшим битвам и будущим надеждам, доказательство их грандиозного Сегодня и неограниченного Завтра». Избирательный репортаж Дюранти, повторяющий официальную советскую пропаганду, игнорировал огромные человеческие страдания в сталинскую эпоху. Вождь Советского Союза не брезговал мобилизовать колоссальные материальные и человеческие ресурсы в целях модернизации. Запад смело встретил мощный вызов в советский период, добиваясь конкретных результатов на ключевых экономических и технологических направлениях. Байконур — секретный и удаленный — отражал мощный основополагающий идеал большевистского режима. «Диалектика невидимости и завоеваний была характерной для всей советской космической программы», — отмечала Светлана Бойм. Это побуждение к умению хранить тайны было очень сильным, даже глубоко укоренившимся в советской политической культуре, повсеместно распространенным фактором во всех осуществляемых государством делах — больших и малых. Как отмечала Бойм, «работа тысяч людей, которые сделали возможной космическую программу, — от Генерального конструктора до женщин-уборщиц — оставалась вне официального отображения».

Кстати, тому были и практические причины. Во многих отношениях новое место было выбрано в соответствии с требованиями, которые предъявлялись к испытаниям МКБР Р-7. Территория должна была обеспечивать 300-дневную программу запусков в год; такое место могло быть изолировано, но погода — за исключением крайностей — не должна была помешать выполнить эту активную программу. Другим ключевым фактором были размеры: испытательный полигон должен быть огромным, чтобы обеспечить сброс и возвращение ступеней ракеты. Радиоуправление ракеты Р-7 требовало наличия двух станций, отнесенных примерно на 500 км от площадки запуска. Железнодорожное сообщение, во всяком случае, в начальной стадии, было жизненно необходимо, чтобы обеспечивать базы материалами и персоналом. Однажды созданный новый полигон должен был иметь аэродром и сеть, связывающую дороги и автострады.

Байконур был надежно защищен и оптимально расположен для запуска ракет и выведения их полезной нагрузки на орбиту. Огромная безлюдная область, охваченная железнодорожными станциями, была действительно удаленной от всех важных населенных центров. Как вскоре стало понятно, ракеты можно было запускать, отслеживать и возвращать без каких-либо затруднений. Расположение в одной из самых южных республик СССР позволяло извлекать некоторое преимущество в виде дополнительной скорости, обусловленной близостью к экватору. Байконур заменил более старый советский полигон Капустин Яр (вблизи нынешнего Волгограда), где испытывались технологии ракет от ФАУ-2 до Р-5. Байконур приобрел историческое значение как место запуска первых спутников, лунных автоматических научно-исследовательских станций, первых советских пилотируемых космических кораблей. Сегодня легендарный космодром остается эпицентром российской космической программы — местом космических средств запуска более поздних дней: «Протона», «Циклона» и «Зенита».

В апреле 1955 года инженер-полковник (позднее генерал) Георгий Шубников принял общее руководство этим проектом. Шубников служил начальником 130-го инженерного управления Министерства обороны. Его задача была весьма серьезной, учитывая огромные административные нагрузки, и он усердно работал, чтобы уложиться в безжалостные сроки. Весь проект в целом был колоссальным по масштабу, нуждался в интенсивном графике и постоянном внимании к контролю качества. Он управлял устойчивыми потоками строительных материалов, инженеров и рабочих на строительной площадке. Заместителем Шубникова тогда был талантливый и трудолюбивый полковник Илья Гуревич, которому предстояло отдать этой работе 20 лет жизни и уволиться лишь в 1975 году по состоянию здоровья. Если Королёв занимал пост Генерального конструктора, то Гуревич мог получить неформальный титул «Генерального строителя» Байконура.

Когда Шубников и его группа прибыли в Тюратам, они увидели картину заброшенности: едва заметная железнодорожная станция состояла всего лишь из водонапорной башни для заправки паровозов, нескольких домишек, где жили железнодорожники, и горстки лачуг, в которых обитали местные казахи. Со всех сторон этот маленький оазис окружала бескрайняя пустыня, которая тянулась до самого горизонта.

Все, кто направлялся на стройку в Байконур, сталкивались с крайними проявлениями степного климата. Алексей Леонов, первый советский космонавт, который вышел в открытый космос, отчетливо помнил свирепые колебания погоды в этой почти пустыне. Каждое новое время года грозило собственной мерой наказания. «Ураганные ветры понижали температуру до –40 °C, — вспоминал он. — Однажды снег растаял, и непрерывный сильный ветер нес песок на здания с такой силой, что, хотя мы затыкали полотенцами двери и окна, мелкая пыль и песок проникали повсюду: в нашу одежду, глаза и пищу». В разгар лета, вспоминал Леонов, температура поднималась до +50 °C. И он и его коллеги-космонавты были вынуждены заворачиваться в мокрые простыни, чтобы снизить температуру тела. Однако это средство имело мрачные последствия: влага привлекала ищущих укрытия опасных животных. Скорпионы, ядовитые пауки и змеи кишели повсюду. Леонов вспоминал, что в суровых окрестностях Байконура их подстерегала смерть: «Однажды я был свидетелем, как паук укусил в шею молодого техника, капитана. Он потерял сознание и в считанные минуты умер. Мы ничем не могли ему помочь». Все это словно бы эхом отзывалось в тяжелых испытаниях, которые перенес Годдард в пустыне Нью-Мексико, и, в меньшей степени, в участи работников НАСА и военнослужащих на мысе Канаверал в 50-е годы.