Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин Страница 46

Есть что-то печальное в том, что две девушки, которым лишь чуть за двадцать, не только носят совершенно одинаковые шляпки, словно подчеркивая свою нераздельность, но и вообще ничем не хотят различаться в одежде.

Если им приходилось разлучиться, они постоянно писали друг другу. «Дядя очень удивлен, что я так часто получаю от тебя известия», — писала Джейн Кассандре из Бата в 1799 году. В этом мягком замечании слышится неприятный им обеим подтекст, намек на любопытство и бестактность их дяди. Да, они писали друг другу очень часто; они нуждались в этом, поскольку могли разговаривать одна с другой совершенно откровенно и в письмах отводили душу. Письма давали выход раздражению, гневу и разочарованию, помогали сестрам смело смотреть в лицо миру, а еще — делиться шутками, сплетнями, дорожными наблюдениями и толковать об одежде, какой бы унылой она ни казалась другим. Кассандра в этих письмах иногда пробовала себя в прозе — например, находясь в Годмершеме зимой 1798 года, отправила в Стивентон «повесть о двух счастливых неделях», которую Джейн сочла «весьма изящной». Сама Джейн не предпринимала попыток превращать свои письма в литературные произведения. Письма служили лишь, так сказать, точилом для острых лезвий ее прозы.

В них могла внезапно вкрасться вольная шутка, как в случае с женой соседского священника, миссис Холл, родившей мертвого ребенка «на несколько недель раньше, чем следовало, из-за пережитого испуга. Полагаю, ей случилось внезапно глянуть на своего супруга». Э. М. Форстер ^[121] назвал это «змеиным шипением», но скорее мы имеем дело с нарочитым «мальчишеским» дурновкусием, как в ее юношеских сочинениях. Как и в юности, Джейн просто не удерживает разбег пера — слишком уж отталкивающе, надо думать, выглядел мистер Холл. Ниже в том же письме она доброжелательно рассуждает о новорожденном младенце из деревни, для которого собиралась подобрать кое-какую одежку.

Есть в этих письмах и другие сюрпризы. «Не удивлена, что ты хочешь перечесть первые впечатления, ты так редко это делаешь и так давно их читала в последний раз». Она подтверждает существование этой своей работы, хотя никогда и не обсуждает ее в письмах. Отказ от написания названия заглавными буквами — словно понижение голоса; она упоминает «Первые впечатления» как будто бы нехотя. Но это не ложная скромность. Она сознает, что ее сочинение стоит перечесть, несмотря на отказ издателей. Позднее она решит, что его стоит и переписать.

Обе сестры были с родителями в Годмершеме летом 1798 года. Кассандра осталась там помочь Элизабет с очередным новорожденным, а Джейн отправилась домой вместе с мистером и миссис Остин. Следующая подборка писем дает подробную картину ее повседневного общения с родителями; Джейн вновь «точит ножи», превращая суету матери по поводу ее собственного здоровья в сплошную шутку. Миссис Остин почувствовала себя неважно еще на первом этапе их сложного путешествия, и ей потребовалось пару раз принять лечебные микстуры и несколько раз закусить куском хлеба. Но к тому моменту, когда они достигли гостиницы в Дартфорде, ей полегчало настолько, что она съела обед, состоявший из бифштекса и вареной курятины. Она решила занять вместе с Джейн комнату с двуспальной кроватью, оставив вторую комнату в полном распоряжении мистера Остина. Джейн не комментирует это решение. «Сегодняшний день был во всех отношениях приятнее, чем я ожидала, — пишет она. — Вокруг не было толпы, да и особых расстройств не приключилось». Это, видимо, нужно понимать как выражение того, что день прошел недурно.

В гостинице отец уселся читать роман, а мать устроилась у камина. Джейн же тем временем обнаружила, что пропали ее коробки с деньгами, письмами и бумагами. Хозяин гостиницы высказал предположение, что их могли привязать к карете, идущей в Грейвсенд, — оттуда багаж отправят в Вест-Индию. Так оно и оказалось. Карету быстро нагнали, коробки вернули. На следующее утро семейству предстоял дальнейший путь, в связи с чем миссис Остин стремительно почувствовала себя хуже, жаловалась на «жар в горле» и «тот особый вид желудочного расстройства, который всегда предшествует ее болезням». Добравшись до Бейзингстока, они прямиком направились к Лифорду, семейному врачу, который прописал настойку опия, по двенадцать капель на ночь. Миссис Остин тут же завела с доктором уютную беседу о преимуществах чая из одуванчиков перед опием. Кстати, из-за этого они пропустили ажиотаж на улицах, сопровождавший прибытие еще одного больного — короля, следовавшего через Бейзингсток из Уэймута в Виндзор. Город был полон народа, собравшегося его приветствовать.

Миссис Остин с трудом вытащили от Лифорда и довезли последние несколько миль до Стивентона. Джейн теперь отвечала за настойку опия, которую должна была капать матери каждый вечер. Эта обязанность ей нравилась. Когда из Дина поприветствовать вернувшихся путешественников приехал Джеймс, миссис Остин вновь воспрянула духом и оживленно болтала с сыном до самого отхода ко сну, но затем уж опийная настойка мистера Лифорда свалила ее с ног на весь следующий день. Джейн с отцом обедали вдвоем. «Как странно!» — писала она Кассандре. Странно отдавать распоряжения на кухне, странно остаться дома единственной из детей и сидеть за этим большим столом. Мистер Остин был занят размышлениями, как помочь Фрэнку, служившему на Средиземном море и, казалось, навсегда застрявшему в лейтенантах. Определенно отцу пришла пора вмешаться и написать влиятельным людям. Чарльз, в свои восемнадцать тоже лейтенант, горел желанием перевестись на какой-нибудь боевой корабль, который скорее примет участие в настоящем деле. Мистер Остин написал адмиралу Гамбье, родственнику первой жены Джеймса, а тот в свою очередь посовещался с лордом Спенсером, первым лордом Адмиралтейства, который приходился родней бывшему начальнику и другу Генри, полковнику Чарльзу Спенсеру. Обращения эти возымели действие, и к Рождеству Фрэнк был произведен в коммандеры, а Чарльз получил назначение на фрегат. Генри также получил повышение — был произведен в капитаны и официально назначен полковым казначеем. Так что для воинственных Остинов настал тройной триумф.

В Стивентоне дни текли тихо и размеренно. Джейн вела хозяйство и, когда могла, уделяла время сочинительству. У заезжего торговца она купила шесть сорочек и четыре пары чулок. Миссис Остин выдала дочери шестнадцать шиллингов на взнос в новую бейзингстокскую библиотеку, и Джейн внесла их от имени Кассандры. Ее отец беспокоился о своей пастве и о всё скудеющей десятине. Он купил «Жизнь Джонсона» Босуэлла и готовился провести особую благодарственную службу в честь победы адмирала Нельсона при Абукире. По вечерам читал Каупера вслух, и Джейн слушала «когда могла». Миссис Остин лежала в кровати, выискивая у себя новые ужасающие симптомы, которые далеко не всегда совпадали с диагнозами доктора Лифорда. Приходили с визитами Дигуиды и Харвуды. Возникали проблемы со слугами. Так, в доме появилась новая прачка, «по виду которой казалось, что будет не стирать, а пачкать, хотя кто знает?». А еще Мэри, бывшая уже на сносях, взяла в дом девочку из деревни «в качестве Щётки», как писала Джейн, а Джеймс опасался, что юная помощница окажется недостаточно выносливой. В Стивентоне также появилась новая служанка, которая хорошо готовила и шила, да к тому же обещала стать дельной молочницей. Джейн распаковала книги, которые отправляла к переплетчику в Уинчестер. В деревне родами умерли две женщины — такие новости тщательно скрывали от Мэри. Миссис Остин не собиралась повторять своей героической прогулки в ночь рождения второго ребенка Джеймса, на этот раз она, наоборот, просила известить ее, лишь когда все будет позади. Скоро у Джеймса и Мэри благополучно родился сын.