Распутин. Вера, власть и закат Романовых - Дуглас Смит Страница 45

«– Софья Ивановна, вы догадываетесь, зачем я вас позвал? Что происходит в детской?

Тогда я рассказала государю обо всем, что случилось.

– Так и вы тоже не верите в святость Григория Ефимовича? – спросил государь.

Я ответила отрицательно, на что государь заметил:

– А что вы скажете, если я вам скажу, что все эти тяжелые годы я прожил только благодаря его молитвам?

– Вы прожили их благодаря молитвам всей России, Ваше Величество, – ответила я.

Государь стал говорить, что он убежден в том, что все это ложь, что он не верит всем этим рассказам про Распутина, что к чистому липнет все нечистое, и он не понимает, что сделалось вдруг с Феофаном, который так всегда любил Распутина. При этом он указал на письмо Феофана на его столе³⁰.

«– Вы, Ваше Величество, слишком чисты душой и не замечаете, какая грязь окружает вас…

Я сказала, что меня берет страх, что такой человек может быть близок к княжнам.

– Разве я враг своим детям? – возразил государь…

Он просил меня в разговоре никогда не упоминать имя Распутина. Для этого я попросила государя устроить так, чтобы Распутин никогда не появлялся на детской половине. До этого царица говорила мне, что после шести я свободна, будто намекая, что мое посещение детей после этого часа нежелательно. После разговора с Государем я бывала в детской во всякое время. Но отчуждение между мною и Семьей росло…»³¹

Тютчева продолжала рассказывать о Распутине своим друзьям, и слухи продолжали распространяться. Вырубова вспоминала, что во время поездки в Москву родственники спрашивали ее, правда ли, что Распутин бывает во дворце практически каждый день и ему позволено даже купать детей. Пораженная Вырубова спросила, от кого они слышали такую чушь, и они ответили, что от Тютчевой. Тютчева происходила из старинной московской аристократической семьи, и при дворе она оказалась по рекомендации сестры Александры, Эллы, злейшего врага Распутина. Подобные связи сделали Москву основным центром противостояния Распутину, а со временем – и Николаю и Александре. (В апреле 1910 года Элла, явно намекая на Распутина, писала Николаю, что «не всякий свят, кто кажется таковым»³²). Вырубова поняла, что даже после разговора с Николаем и Александрой Тютчева продолжала интриговать и сеять недоверие при дворе и в царской семье. Она устраивала скандалы и настраивала против Распутина других нянь, она пыталась настроить императорский двор против Александры, как ранее – против княгини Оболенской, верной и преданной фрейлины императрицы. Великие княгини жаловались матери на поведение Тютчевой, которая зашла так далеко, что пыталась настроить против нее даже собственных дочерей.

Слухи ширились, скандал развивался. Тютчева изображала из себя жертву Распутина, и многие ей верили. Она не понимала, что распускаемые ею слухи, которые диктовались искренней любовью и преданностью девочкам, в действительности вредят императорской чете и подкрепляют все то, что она пыталась остановить, поговорив с Александрой и Николаем. Пытаясь открыть людям глаза на ту опасность, какую представляет Распутин, она лишь раздувала пламя. Вырубова писала, что все ужасные сплетни о Распутине и царских детях распускала именно Тютчева, и никто более нее не виновен в том, что о царской семье распространились «чудовищные слухи»³³. Камердинер императора Радциг в салоне Богдановичей в июне 1910 года говорил, что все при дворе ненавидят императрицу, а она злится на каждого, кто осмеливается сказать что-нибудь плохое о Распутине. Радциг сказал, что и Тютчеву, и Вишнякову на два месяца отослали, потому что они выступали против Распутина. Говорили, что место Тютчевой может занять Вырубова. «Бедные дети!» – записала в дневнике Александра Богданович³⁴.

Подруга императрицы Лили Ден считала, что причиной скандала стало вмешательство Тютчевой и ее зависть³⁵. Впрочем, это было только ее мнение. Для большинства Тютчева была настоящей героиней. Хотя отношения с императрицей заметно осложнились, она оставалась гувернанткой девочек еще два года.

Во время разговора с царем о Распутине Тютчева увидела на столе Николая письмо от Феофана. По-видимому, это было его второе письмо против Распутина. В письме Феофан вновь повторял, что Распутин пребывает в «духовном заблуждении», является «преступником в религиозном и нравственном смысле». Феофан предупреждал царя: Распутин – это «волк в овечьей шкуре, сектант хлыстовского типа». Феофан просил Тютчеву передать его письмо Николаю, но у нее было и без того достаточно проблем, и она отказалась. Судя по всему, Феофану помог кто-то другой. Николай сказал Тютчевой, что слова Феофана его потрясли – ведь в прошлом он всегда так тепло отзывался о Распутине³⁶.

Феофан получил новую информацию, которая не только подтвердила его подозрения, возникшие в прошлом году, но и представила Распутина в более черном свете, чем он подозревал. Новые известия настолько потрясли Феофана, что он заболел. У него парализовало лицо, и состояние это сохранялось несколько дней³⁷. Более всего его мучило то, что ни император, ни императрица этого не знают и не захотят узнать. Феофан получил письменную исповедь Хионии Берладской, одной из самых преданных учениц Распутина. Теперь же она называла его хлыстом, сексуальным маньяком, пленником собственных «бесовских прелестей». Берладская подробно описывала жестокую натуру Распутина, писала, что ему нравилось бить Прасковью и других женщин, которые жили в его доме в Покровском как заложницы. Она утверждала, что несколькими годами ранее Распутин изнасиловал ее в поезде по дороге из Петербурга в Покровское. Достоверность слов Берладской весьма сомнительна. По-видимому, она многое приукрасила для достижения желаемого эффекта. Владимир Бонч-Бруевич называет ее исповедь собранием лжи и страшных преувеличений³⁸. Вениамин сделал копию исповеди Берладской для Феофана, а оригинал передал митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию (Вадковскому) и через него – царю. Как пишет Илиодор, Николай вызвал Распутина и, держа в руках тетрадь с исповедью Берладской, спросил, следует ли ему читать это. Распутин спросил царя, нравилось ли ему читать жития святых, там, где описано, как их мучили клеветники. «Нет», – ответил император, и бросил тетрадь в камин³⁹. Как и все, о чем пишет Илиодор, это описание вызывает серьезные сомнения.