Анна Петровна. Привенчанная цесаревна - Нина Молева Страница 45

Только и ещё один просчёт определился — с главной переправой. В таких топях болотных у слияния Коломака с Ворсклой завязли, что и не выбраться. Оставалось иное место для переправы искать, казакам не верить — на своих полагаться. А сражение всё равно шведам давать — больше полтавский гарнизон выдержать не мог.

Каждую деревеньку государь изучил. Каждую пядь земли на всю жизнь, кажется, запомнил. Дотошно воевали, иного слова не подберёшь. Дотошно. День за днём. Но тут сложилось всё куда как удачно. У шведов во всём недостаток. В строю не более тридцати тысяч. У наших снабжение полное, да под ружьём пятьдесят тысяч.

Ворсклу перешли, где Ренне и Аларт переходили. В лагере укреплённом расположились у той же деревни Петровки. Передохнули — ещё версты на три к Полтаве продвинулись и снова окопались.

Каролус заволновался. Узнал, что государь русский ещё и новых подкреплений ждёт. Снова своих на штурм Полтавы кинул. Уж на что люди измотались, изголодались — устояли! День целый отбивались. Одного уразуметь не могли, почему русская армия вдали держалась. Три версты — не бросок: могли на помощь прийти. Не пришли.

Зато шведский король ещё раз просчитался. В окопах около Полтавы оставил самую небольшую часть войск. А все остальные с севера Полтавы в два часа ночи 27 июня двинул против русских. Всего солдат тысяч двадцать пять при четырёх орудиях. Конница вроде бы и прорвалась, да сильным огнём русских была смята. К утру освободили Полтаву, а в девять утра государь двинул вперёд всю армию.

Схватились по всему фронту жарко, да коротко. В одиннадцать утра от шведской армии и помину не осталось: толпой бежали напролом, неизвестно куда, неизвестно зачем. И то сказать, оба монарха себя щадить не стали. Под Каролусом носилки ядром вдребезги разбило. Все драбанты вокруг короля были перебиты. Государю три пули досталось: одна шляпу пробила, другая в крест на груди попала, третью в арчаке седла нашли.

Потери — без них на войне не обходится. Наших полегло четыре с половиной тысячи, шведов в три раза больше — если с пленными считать.

А шведов гнали до деревни Переволочны. Тут уж конец их военной славе окончательно положили. Одолели!

* * *

Екатерина Алексеевна, В. М. Арсеньева

Время бы в Воробьёве пожить, да как государыне царевне сказать. Сама туда частенько ездит. Одна любит оставаться, а нахлебниц своих и не думает с места подымать. И то сказать, тут тебе и девицы Арсеньевы который год неотлучно при Наталье Алексеевне. Тут тебе и сестра меншиковская. О себе Катерина и не поминает. Умеет быть тише воды, ниже травы.

Ей бы хоть в Красное село из Преображенского выбраться. Нравится там — на Литву похоже. Дома весёлые. С крыльцами затейливыми. Ворота везде отбором стоят — народ друг к другу в гости ездит. Прислуга да челядь целыми днями туда-сюда снуют. Разносчики со всяким товаром мелькают...

— По воскресеньям и вовсе гулянье целое — из Москвы приезжают семьями. Пруд огромный — что твоё озеро. Деревья кругом раскидистые. Шалаши с товарами раскинуты. Музыканты бродячие. Потешники. На праздники балаганы просторные.

У государыни царевны свой двор. У господина Меншикова тоже. Говорят, государь Пётр Алексеевич эти места смолоду жаловал. Под парусом на лодках хаживал. Так то детская потеха. Теперь не то.

— Никак посмурнела, Катеринушка? Обидел кто?

— О, нет, фрейлен Барбара, вовсе нет. Просто подумалось, как там наш государь, как господин Меншиков. Война ведь там.

— Верно, что война, да дело это такое мужское. Что себя крушитъ без толку. Будет минутка свободная, может, весточку о себе подадут. Ты-то писала ли государю?

— Как можно, фрейлен Барбара! Кто я такая, чтобы обращаться к самому государю. Я так признательна государыне царевне, что разрешает дописать несколько слов в своих письмах государю. Её высочество так снисходительна.

— А всё равно, Катеринушка, напоминать о себе надобно. Знаешь, как оно в походной-то жизни — мало ли что подвернётся, какие обстоятельства случатся. Пусть вспоминает — это тебе на пользу.

— Вы, конечно, правы, фрейлен Барбара, только я не могу преодолеть робость. Да и кому я могу передать письмо, кроме её высочества?

— Да мы сегодня с Дарьюшкой грамотку Александру Даниловичу будем сочинять. Вот носки да галстухи ему у торговцев в Лефортовой слободе самые добрые сыскали — тоже пошлём. Не хочешь ли и своё письмецо присочинить?

— С превеликим удовольствием, фрейлен Барбара. Я так вам признательна. Вы так заботитесь обо мне. Я этого ничем не заслужила.

— Заслужила, заслужила, нравом своим добрым заслужила, Катеринушка. Послушай, а чтой-то круги у тебя под глазами залегли? Не тяжёлая ты часом?

— Мне стыдно признаться...

— Какой стыд. Радость эта. Глядишь, к возвращению государя сынка ему здоровенького подаришь.

— Зачем он ему, фрейлен Барбара? Если бы даже родился сын...

— Опять твердить примешься, что бастард. А я тебе, Катеринушка, так скажу, никто судьбы своей не знает. Наследник наследником, а ведь не любит его государь. Не сложилось у него с царевичем, как есть не сложилось.

— Но почему? Царевич никогда государю не перечит. Разве не так? Всегда всё делает, как прикажет отец.

— Э, Катеринушка, не о том говоришь. Одно дело делать. Другое — что на сердце иметь. Уж как хотелось государю его на свой лад переделать, ан не вышло.

— Но царевич ещё так молод.

— Молод! Для царственных особ возрасту иной счёт, чем нам, грешным. Вон батюшка нашего государя, царь Алексей Михайлович, шестнадцати лет на царствование вступил. А его родитель Михаил Фёдорович того раньше. А для нашего государя у времени и вовсе приспешённый счёт. В прошлом году война со шведом в самом разгаре, а наследник царевич, всё за книжками с учителями сидит, наук самых что ни на есть простых — государь Александру Даниловичу жаловался — одолеть не может. Да ведь что зубрит! Четыре части цифири, склонения и падежи, географию читает да историю.

— О, я ничего не знаю из этих наук. Ну, может быть, цифирь, ещё читать и писать, но это по-немецки. Русскому я никогда не научусь — он такой трудный! Но география, история! Принц должен быть очень учёный, если ему и этого мало.

— Вот и говори с тобой потом! Тебе-то зачем все эти науки знать, а ему государством управлять — тут уж спроста ничего не сделаешь.

— Но фрейлен Барбара, государь недоволен занятиями принца, а сам ищет ему невесту. Значит, хочет его женить, не правда ли?

— И государь с тобой об этом не толковал?

— Никогда! О, никогда! Это же семейные царские дела — какое я могу иметь к ним отношение.

— Вот как! Это ещё два года назад барон Гюйсен сыскал царевичу подходящую невесту. Государю понравилась. Значит, так тому и быть.