Александр Македонский - Василий Ян Страница 45

Яваны разошлись по городу и начали грабить дома. Я подошел к раненому скифу. Он сидел на земле и плевался кровью. Рана в боку сильно кровоточила. Он меня узнал и указал на виноградную лозу, которая свешивалась со стены.

«Нарви мне этих листьев и приложи к ране, – простонал он, – я истекаю кровью».

Я нарвал больших свежих листьев, наложил их и перевязал бок скифа полосой разорванного плаща.

«Не уходи – я тебе должен сказать важное».

В это время меня схватили два старика и потащили к правителю города. Он стоял перед молодым начальником, которого мы угощали дыней.

«Вот человек, которого ты ищешь! – закричали старики. – Он каждый год три раза ходит с караваном отсюда в Сугуду и обратно. Он знает все дороги».

Явана спросил:

«Можешь ли ты показать самую короткую дорогу отсюда в Гекатомпил»? [124]

«Я не знаю, про какой город ты говоришь, – ответил я, – у нас города называются по-иному. К востоку будут большие города. Я знаю эти города и дороги к ним. Главный караванный путь идет, как согнутый лук, полукругом, чтобы путники могли каждую ночь ночевать в селениях. Но также есть короткий путь, прямой, как тетива лука. Идя по этому пути, можно обогнать ушедший вперед караван на три дневных перехода, однако этот короткий путь идет по пустыне, лишенной колодцев, так что приходится везти с собой воду в кожаных мехах».

«Ты поведешь нас по этой дороге, – сказал молодой явана, – но, если ты обманешь, тебя рассекут на части. Держите его под стражей, чтобы он не убежал».

Высокий воин положил тяжелую руку мне на плечо и отвел к раненому скифу. Тот был в лихорадке, иногда бредил, как безумный, называл неведомые имена, но в минуту просветления разума сказал:

«Мой отец – сакский вождь Будакен, по прозвищу Золотые Удила. Если судьба тебе позволит вернуться в Сугуду, то пошли гонца в степь, мимо Горьких колодцев, в кочевье Будакена. Передай ему, что я не сдавался, а боролся до последних сил один против многих и только после тяжелого удара копьем был схвачен врагами».

Затем он еще мне говорил:

«Я думаю, что мой отец Будакен не такой человек, чтобы остаться в степи, когда его сын в плену. Он сам проедет через девять стран, чтобы разыскать меня и выкупить. Если я останусь жив, то сумею убежать и вернуться в родные степи».

Весь этот день яваны отдыхали, так как кони их были крайне измучены. Одни воины спали, другие шарили по домам, разыскивая богатства и отставших персидских воинов; их они выводили на площадь в одно место, сдирали с них всю одежду и клеймили щеки каленым железом. Все пленные были потом отосланы для продажи в рабство. В городе яваны нашли любимых царских певиц, танцовщиц и флейтисток. Они были брошены при поспешном бегстве. Из того сада, где они находились, доносились плач и крики, пение и музыка.

Когда взошла луна и стало прохладно, войска двинулись дальше. Я должен был следовать с ними.

Проезжая Восточные ворота, я увидел прибитых к ним гвоздями скифов. Некоторые висели уже мертвые, другие еще шевелились. Длинный тощий скиф был прибит наверху над остальными. Он не переставал ругаться. Один его глаз был вырван и висел на кровавой жиле, другой глаз ворочался и сверкал гневом.

«Шакалы! – кричал он яванам, проходившим мимо. – Вы только и умеете драться с персидскими свиньями. Скорее догоняйте толстые туши их сатрапов, а мы, саки, и раньше колотили вас и будем бить дальше!»

В это время проезжал молодой начальник отряда среди таких же молодых, как и он, воинов. Они остановились перед воротами и стали дразнить скифа:

«Ну покричи еще! Спой нам песню. Ты очень красив с одним глазом».

«А где ваш петух, – продолжал скиф, – ваш начальник, который прячется среди других, похожих на него петухов? Пусть он подъедет ко мне, чтобы я перед смертью плюнул в его глаза».

Тогда молодой начальник подъехал ближе, от гнева у него подергивались голова и плечо. Он говорил через переводчика, и вот что оба сказали:

«Скифская навозная муха! Ты жужжишь перед смертью, а сделать ничего не можешь. Тебя я приколол гвоздем к стене, и других скифов я также поймаю и посажу на колья».

«Хвастун! – кричал сверху скиф. – Ты на саков нападаешь, только когда они пьяны и спят. А сунься в наши степи, попробуй там сцепиться с нами, и ты убежишь без оглядки, как ошпаренный пес, как бежал Куруш и все, кто лезли к нам. Что ты так мало перьев нацепил на голову? Где твой хвост? Его выдрали у тебя наши саки в бою под Гавгамелами!» [125]

«Дайте мне дротик! – крикнул явана. – Я ему заткну глотку».

Всадники дали ему копье, и он бросил его в лицо скифу, который в это время кричал:

«Улала! Точите мечи на черном камне!»

Другие пригвожденные скифы подхватили крик и запели:

Сзывайте товарищей, спешите на перекрестки дорог!

Готовы ли ваши кони? Натянуты ли туго ваши луки?

Вероятно, явана был очень взбешен – он промахнулся, и его копье с силой вонзилось в ворота, рядом с головой скифа, и задрожало, точно от стыда.

«Какой ты меткий! – бешено закричал скиф. – Не мог попасть в трех шагах! Ты не сын бога, а помет шакала!»

Но товарищи начальника стали метать копья, и одно из них пробило рот скифа, и он замолк. Только глаз его еще продолжал сверкать гневом, пока медленно не опустилось веко.